Сибмама - о семье, беременности и детях

[Н.В.]

[Стасенька]

[ТЕАМА]

Н.В., если человек ходит регулярно в храм, у него не возникнет проблемы "односторонности" гастрономической составляющей поста. Особенно Великим постом - какие необычайные службы! Какие особые молитвы! И во все посты, безусловно, прихожане вполне "в курсе" необходимости особо тщательной внутренней работы, вдумчивости к своим грехам, доброделанию, вниманию к ближним...

_________________
Дочка- три сыночка - дочка
Spiro ergo amo, amo ergo vivo!

[Н.В.]

[ТЕАМА]

Н.В., я тоже подозреваю, что таких много. Но также уверена (в том числе на своем примере), что это может стать началом воцерковления, то есть осознанного и регулярного участия в богослужениях и таинствах. С чего-то начал, потом заинтересовался, прослушал-почитал...

_________________
Дочка- три сыночка - дочка
Spiro ergo amo, amo ergo vivo!

[Роза пустыни]

завтра пост начинается, а здесь тишина

Добавлено спустя 10 минут 5 секунд:

я впервые хочу придерживаться поста, нужно несколько советов.
1. обязательно ли нужно исповедаться?
2. слышала что первый раз пост не такой строгий( в еде можно яйца, кисломолочные продукты), а на первой и последней неделе?
3. какие молитвы нужно обязательно читать? или это не совсем важно какие (просто я кроме "Отче наш" наизусть не знаю других. Какие будут наиболее актуальны?)
4. Если я несколько раз начинала читать библию, но так и не могла понять, можно ее сейчас будет прочитать? и что вообще нужно прочесть во время поста?
Помогите советом, не судите строго. Очень хочу чтобы вера заняла важное место в моей жизни. Но пока очень много вопросов, а где взять ответы?

[Topolek]

Olga.Y, православный христианин старается регулярно приходить к исповеди и причащению. Если вы начинаете поститься -- то вполне будет уместно подойти к исповеди и причастию. О пище -- нужен разумный подход и совет: лучше советоваться со священником, т.к. при установлении вашей меры поста важно и ваше здоровье, самочувствие, возможности, в т.ч. семейные. В целом, стараются первую неделю Великого поста (и последнюю - Великую) поститься строже, как можно ближе к уставному, если не хватает сил, усердия поститься весь пост.

Ваше молитвенное правило тоже лучше определить по совету священника. Важно установить посильную для вас, но ежедневную меру: утренние, вечерние молитвы (хотя бы коротко, м.б. своими словами, но можно и по молитвослову читать), благословение трапезы, молитва перед началом дел и благодарность по окончании -- чтобы молитва начала вплетаться в ваши будни.

Важная молитва Великого поста: молива Ефрема Сирина

Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему.
Ей, Господи, Царю! Даруй ми зрети моя прегрешения, и не осуждати брата моего яко благословен еси во веки веков. Аминь.

Библию можно читать в любой день, каждый день, по силам выбрав меру: одну главу, одно зачало. Начинать чтение Библии рекомендуют с Евангелия, как его самой важной части, сердцевины. Потом Новый завет, а потом к чтению этих частей можно понемногу добавлять и Ветхий, желательно, с толкованиями св. отцев, принятых в Церкви.

_________________
Не желай слышать о чужих злых делах: ибо при таковом желании изображаются и в нас черты этих дел (Марк Подвижник)
______________________________

[Карта № 000007]

Olga.Y, православный христианин старается регулярно приходить к исповеди и причащению. Если вы начинаете поститься -- то вполне будет уместно подойти к исповеди и причастию. О пище -- нужен разумный подход и совет: лучше советоваться со священником, т.к. при установлении вашей меры поста важно и ваше здоровье, самочувствие, возможности, в т.ч. семейные. В целом, стараются первую неделю Великого поста (и последнюю - Великую) поститься строже, как можно ближе к уставному, если не хватает сил, усердия поститься весь пост.

Ваше молитвенное правило тоже лучше определить по совету священника. Важно установить посильную для вас, но ежедневную меру: утренние, вечерние молитвы (хотя бы коротко, м.б. своими словами, но можно и по молитвослову читать), благословение трапезы, молитва перед началом дел и благодарность по окончании -- чтобы молитва начала вплетаться в ваши будни.

Важная молитва Великого поста: молива Ефрема Сирина

Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему.
Ей, Господи, Царю! Даруй ми зрети моя прегрешения, и не осуждати брата моего яко благословен еси во веки веков. Аминь.

Библию можно читать в любой день, каждый день, по силам выбрав меру: одну главу, одно зачало. Начинать чтение Библии рекомендуют с Евангелия, как его самой важной части, сердцевины. Потом Новый завет, а потом к чтению этих частей можно понемногу добавлять и Ветхий, желательно, с толкованиями св. отцев, принятых в Церкви.

_________________
Не желай слышать о чужих злых делах: ибо при таковом желании изображаются и в нас черты этих дел (Марк Подвижник)
______________________________

[Лаванда]

[Карта № 130887]

[Topolek]

Пост без прикрас
Священник Феодор Людоговский

об авторе: Показать Рада тому, что имела, да и сейчас имею возможность к виртуальному общению с этим интересным священником. Он филолог высокой квалификации, пересекались с ним в работе над церковнославянскими текстами. (Topolek) Кандидат филологических наук. Преподаватель МДАиС. В 1998 году окончил филологический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. С 2002 года является научным сотрудником института славяноведения РАН. В 2007 году окончил Московскую духовную семинарию, в настоящее время обучается на экстернате МДА. Кандидат филологических наук. Рукоположен в сан диакона 07 апреля 2008 г. Иерейская хиротония состоялась 12 октября 2008 г. С 2002 года является преподаватель церковнославянского языка в МДАиС. Скрыть

Да простят меня читатели, но я не буду говорить о высоком. Жизнь наша в своем повседневном течении довольно прозаична. И еще. Как сказал приснопамятный митрополит Антоний Сурожский, проповедь надо говорить не вот этим людям, а «никому, кроме как самому себе». Поэтому буду говорить применительно прежде всего к своей ситуации: отец семейства – священник, пытающийся еще и заниматься наукой, жена почти всё свое время посвящает детям, которых у нас четверо.

Пища. Начнем с неглавного. Если кратко, то можно сказать так: пища, которую мы едим постом, должна быть по возможности простой. А меру поста (точнее – меру воздержания от различных видов пищи) пусть каждый определяет для себя сам. Ведь понятно, что по уставу, монашескому в своей основе, практически никто из мирян не постится. Не можешь есть картошку всухомятку, без растительного масла? Лей и не смущайся. Нужна тебе рыба? Ешь (ну хотя бы по субботам-воскресеньям). Здоровье не позволяет обходиться без молочного? Пей кефир, обеспечивай кальций творогом. А вот когда начинаются рассуждения о кальмарах и прочих морских гадах – это уже не пост. Когда мы с интересом листаем книгу под названием «Кухня православного поста» (где на обложке монах как символ вкусной и здоровой пищи) – это не воздержание. Пища вообще не должна занимать наш ум во время поста. Сел, поел – и живешь дальше.

Ближние. Есть такие люди (наверное, они святые), которые ездят в детские дома, в больницы, в хосписы, которые тратят на других не только деньги, не только время – они отдают ближним самих себя, впуская в свою душу чужое горе, чужую боль. Таких людей мало. Я не отношусь к их числу. Наверное, то же могут сказать о себе и многие из читателей. Что же нам делать? Признать, что мы не лучше язычников, которые любят любящих их. Признать это – и постараться быть хотя бы не хуже этих самых язычников, то есть людей, далеких от Христа и от Церкви.

Кто же любит нас? Это, конечно, жена, муж, родители, дети. Те, кто бесконечно дороги нам и кого мы порой просто не замечаем. Пост – самое подходящее время для того, чтобы увидеть: рядом с нами – наши домашние, которые нуждаются в нашем внимании, в нашем тепле, в нашей помощи. Пусть муж начнет с того, что будет хотя бы иногда мыть посуду и выносить мусор. Пусть жена встретит пришедшего с работы мужа, поцелует его и накормит ужином. Родители – поиграют с детьми, а не будут отмахиваться от них как от назойливых мух. Дети – не будут вопить в субботу утром, а дадут маме и папе в кои веки поспать. И пусть вся семья хотя бы раз в день садится за общий стол. Потому что даже таких простых вещей, как семейный обед, в нашей жизни почти не осталось.

Молитва. Как мы молимся? Так, что становится стыдно называться христианином. А если ты еще и священник… Попробуем исправить ситуацию. Не надо замахиваться на то, что заведомо невозможно (а порой и неполезно). Посмотрим, как обстоит дело в обычные дни, вне поста. Утреннее правило читаем либо в сверхкратком варианте, либо где-то уже ближе к обеду (потому что с самого утра – куча домашних дел). Значит, надо стараться читать правило своевременно – как только встали утром. Читать, по возможности, полностью. Времени это занимает немного – около 15 минут. А польза, как всякий может убедиться, немалая.

С вечерним правилом обычно сложнее: вечером – тоже домашние дела, но еще и спать смертельно хочется. Что же, если вы не за рулем, то можно ведь читать молитвы и в метро, по дороге с работы. Всё лучше, чем разглядывать рекламу. Очень хорошо читать постом Священное Писание, в том числе Ветхий Завет. И здесь тоже не надо непомерных подвигов. На будничных службах Великого поста читаются каждый день небольшие отрывки их трех ветхозаветных книг – Бытия, пророка Исаии и Притчей Соломона. Вот эти-то книги было бы хорошо прочесть за пост. А если душа лежит к книге Иова или же к историческим библейским повествованиям – что ж, и этого никто не запретит.

Богослужение. Великим постом много красивых, неповторимых служб. Хотелось бы ходить в храм почаще. Но дома – неприготовленный обед, ненаписанная статья, непрочитанный учебник. Да и вообще – нет сил. Есть ли выход? Конечно. Во-первых, всё же стоит сходить на самые-самые важные службы – походить на Великий канон на первой седмице, выбраться хотя бы раз на преждеосвященную, помолиться на Мариином стоянии, постоять у Креста в великую пятницу. А во-вторых у нас, слава Богу, есть возможность иметь богослужебные книги дома. И если комплект Миней не каждый может себе позволить приобрести (да еще и поставить некуда), то купить Постную Триодь и ежедневно читать ее хотя бы понемногу – любому по плечу. Да можно даже и не покупать – все или почти все богослужебные тексты лежать в Сети. А если что-то непонятно по-церковнославянски – пожалуйста, имеются русские переводы.

Борьба со страстями. Многие замечали, что как только начинается пост – сразу начинаются искушения. Что же, эти искушения надо благодарно принимать. Ведь благодаря им мы видим, где наши слабые места. Не поели вовремя – становимся раздражительными. Слышим упреки в свой адрес – обижаемся. Не успеваем сделать то, что обещали, – унываем. Это не значит, что мы стали хуже. Просто Господь дает нам хоть немножко увидеть самих себя в истинном облике. Немножко – потому что увидеть себя любимого во всем своем безобразии просто страшно, мы этого не вынесем. Но то, что мы видим, – отправная точка для работы над собой, тема для исповеди, предмет исправления.

Пост – хороший повод бросить наконец курить, излечиться от сериалозависимости, засунуть подальше диски с компьютерными игрушками. У католиков есть понятие великопостных постановлений: христианин дает обещание воздерживаться в течение поста от чего-то недолжного или, напротив, делать какие-то добрые дела. Думается, православным было бы нехудо перенять этот обычай, избегая, впрочем, излишней формализации своей жизни.

Интернет. Если вы читаете этот текст – значит, у вас есть интернет. Значит, вам не нужно рассказывать, как трудно порой бывает оторваться от компьютера – ведь по ту сторону экрана столько интересных людей, с которыми хочется поговорить, столько дураков, которые этого о себе еще не знают, столько нахалов, которых надо поставить на место. Но вот приходит пост – и мы понимаем, что нужно что-то менять. Можем ли мы отказаться от переписки по мэйлу? Вряд ли. Надо ли дать обет молчания и ничего не писать в ЖЖ? Не уверен. Но вот от чего совершенно определенно можно и нужно воздерживаться и в пост, и в прочие дни – это от бесцельного хождения со страницы на страницу, от ссылки к ссылке, от одного материала, который нам неинтересен, к другой статье, которую мы и не собирались читать. Вот здесь надо поставить себе твердый заслон – иначе вся наша жизнь пройдет мимо нас. А ведь она нам дана совсем не для этого.

Может быть, для большинства читателей всё вышеперечисленное – пройденный этап. Искренне рад, если это действительно так. В таком случае мне остается только пожелать им непрестанного восхождения к высотам духа и попросить молитв обо мне и моей семье.

_________________
Не желай слышать о чужих злых делах: ибо при таковом желании изображаются и в нас черты этих дел (Марк Подвижник)
______________________________

[Карта № 000007]

Пост без прикрас
Священник Феодор Людоговский

об авторе: Показать Рада тому, что имела, да и сейчас имею возможность к виртуальному общению с этим интересным священником. Он филолог высокой квалификации, пересекались с ним в работе над церковнославянскими текстами. (Topolek) Кандидат филологических наук. Преподаватель МДАиС. В 1998 году окончил филологический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. С 2002 года является научным сотрудником института славяноведения РАН. В 2007 году окончил Московскую духовную семинарию, в настоящее время обучается на экстернате МДА. Кандидат филологических наук. Рукоположен в сан диакона 07 апреля 2008 г. Иерейская хиротония состоялась 12 октября 2008 г. С 2002 года является преподаватель церковнославянского языка в МДАиС. Скрыть

Да простят меня читатели, но я не буду говорить о высоком. Жизнь наша в своем повседневном течении довольно прозаична. И еще. Как сказал приснопамятный митрополит Антоний Сурожский, проповедь надо говорить не вот этим людям, а «никому, кроме как самому себе». Поэтому буду говорить применительно прежде всего к своей ситуации: отец семейства – священник, пытающийся еще и заниматься наукой, жена почти всё свое время посвящает детям, которых у нас четверо.

Пища. Начнем с неглавного. Если кратко, то можно сказать так: пища, которую мы едим постом, должна быть по возможности простой. А меру поста (точнее – меру воздержания от различных видов пищи) пусть каждый определяет для себя сам. Ведь понятно, что по уставу, монашескому в своей основе, практически никто из мирян не постится. Не можешь есть картошку всухомятку, без растительного масла? Лей и не смущайся. Нужна тебе рыба? Ешь (ну хотя бы по субботам-воскресеньям). Здоровье не позволяет обходиться без молочного? Пей кефир, обеспечивай кальций творогом. А вот когда начинаются рассуждения о кальмарах и прочих морских гадах – это уже не пост. Когда мы с интересом листаем книгу под названием «Кухня православного поста» (где на обложке монах как символ вкусной и здоровой пищи) – это не воздержание. Пища вообще не должна занимать наш ум во время поста. Сел, поел – и живешь дальше.

Ближние. Есть такие люди (наверное, они святые), которые ездят в детские дома, в больницы, в хосписы, которые тратят на других не только деньги, не только время – они отдают ближним самих себя, впуская в свою душу чужое горе, чужую боль. Таких людей мало. Я не отношусь к их числу. Наверное, то же могут сказать о себе и многие из читателей. Что же нам делать? Признать, что мы не лучше язычников, которые любят любящих их. Признать это – и постараться быть хотя бы не хуже этих самых язычников, то есть людей, далеких от Христа и от Церкви.

Кто же любит нас? Это, конечно, жена, муж, родители, дети. Те, кто бесконечно дороги нам и кого мы порой просто не замечаем. Пост – самое подходящее время для того, чтобы увидеть: рядом с нами – наши домашние, которые нуждаются в нашем внимании, в нашем тепле, в нашей помощи. Пусть муж начнет с того, что будет хотя бы иногда мыть посуду и выносить мусор. Пусть жена встретит пришедшего с работы мужа, поцелует его и накормит ужином. Родители – поиграют с детьми, а не будут отмахиваться от них как от назойливых мух. Дети – не будут вопить в субботу утром, а дадут маме и папе в кои веки поспать. И пусть вся семья хотя бы раз в день садится за общий стол. Потому что даже таких простых вещей, как семейный обед, в нашей жизни почти не осталось.

Молитва. Как мы молимся? Так, что становится стыдно называться христианином. А если ты еще и священник… Попробуем исправить ситуацию. Не надо замахиваться на то, что заведомо невозможно (а порой и неполезно). Посмотрим, как обстоит дело в обычные дни, вне поста. Утреннее правило читаем либо в сверхкратком варианте, либо где-то уже ближе к обеду (потому что с самого утра – куча домашних дел). Значит, надо стараться читать правило своевременно – как только встали утром. Читать, по возможности, полностью. Времени это занимает немного – около 15 минут. А польза, как всякий может убедиться, немалая.

С вечерним правилом обычно сложнее: вечером – тоже домашние дела, но еще и спать смертельно хочется. Что же, если вы не за рулем, то можно ведь читать молитвы и в метро, по дороге с работы. Всё лучше, чем разглядывать рекламу. Очень хорошо читать постом Священное Писание, в том числе Ветхий Завет. И здесь тоже не надо непомерных подвигов. На будничных службах Великого поста читаются каждый день небольшие отрывки их трех ветхозаветных книг – Бытия, пророка Исаии и Притчей Соломона. Вот эти-то книги было бы хорошо прочесть за пост. А если душа лежит к книге Иова или же к историческим библейским повествованиям – что ж, и этого никто не запретит.

Богослужение. Великим постом много красивых, неповторимых служб. Хотелось бы ходить в храм почаще. Но дома – неприготовленный обед, ненаписанная статья, непрочитанный учебник. Да и вообще – нет сил. Есть ли выход? Конечно. Во-первых, всё же стоит сходить на самые-самые важные службы – походить на Великий канон на первой седмице, выбраться хотя бы раз на преждеосвященную, помолиться на Мариином стоянии, постоять у Креста в великую пятницу. А во-вторых у нас, слава Богу, есть возможность иметь богослужебные книги дома. И если комплект Миней не каждый может себе позволить приобрести (да еще и поставить некуда), то купить Постную Триодь и ежедневно читать ее хотя бы понемногу – любому по плечу. Да можно даже и не покупать – все или почти все богослужебные тексты лежать в Сети. А если что-то непонятно по-церковнославянски – пожалуйста, имеются русские переводы.

Борьба со страстями. Многие замечали, что как только начинается пост – сразу начинаются искушения. Что же, эти искушения надо благодарно принимать. Ведь благодаря им мы видим, где наши слабые места. Не поели вовремя – становимся раздражительными. Слышим упреки в свой адрес – обижаемся. Не успеваем сделать то, что обещали, – унываем. Это не значит, что мы стали хуже. Просто Господь дает нам хоть немножко увидеть самих себя в истинном облике. Немножко – потому что увидеть себя любимого во всем своем безобразии просто страшно, мы этого не вынесем. Но то, что мы видим, – отправная точка для работы над собой, тема для исповеди, предмет исправления.

Пост – хороший повод бросить наконец курить, излечиться от сериалозависимости, засунуть подальше диски с компьютерными игрушками. У католиков есть понятие великопостных постановлений: христианин дает обещание воздерживаться в течение поста от чего-то недолжного или, напротив, делать какие-то добрые дела. Думается, православным было бы нехудо перенять этот обычай, избегая, впрочем, излишней формализации своей жизни.

Интернет. Если вы читаете этот текст – значит, у вас есть интернет. Значит, вам не нужно рассказывать, как трудно порой бывает оторваться от компьютера – ведь по ту сторону экрана столько интересных людей, с которыми хочется поговорить, столько дураков, которые этого о себе еще не знают, столько нахалов, которых надо поставить на место. Но вот приходит пост – и мы понимаем, что нужно что-то менять. Можем ли мы отказаться от переписки по мэйлу? Вряд ли. Надо ли дать обет молчания и ничего не писать в ЖЖ? Не уверен. Но вот от чего совершенно определенно можно и нужно воздерживаться и в пост, и в прочие дни – это от бесцельного хождения со страницы на страницу, от ссылки к ссылке, от одного материала, который нам неинтересен, к другой статье, которую мы и не собирались читать. Вот здесь надо поставить себе твердый заслон – иначе вся наша жизнь пройдет мимо нас. А ведь она нам дана совсем не для этого.

Может быть, для большинства читателей всё вышеперечисленное – пройденный этап. Искренне рад, если это действительно так. В таком случае мне остается только пожелать им непрестанного восхождения к высотам духа и попросить молитв обо мне и моей семье.

_________________
Не желай слышать о чужих злых делах: ибо при таковом желании изображаются и в нас черты этих дел (Марк Подвижник)
______________________________

[Софина]

Если я правильно поняла, то в пост воздержание от пищи не самое главное и первоочередное. Кормящей матери можно поститься и с обычным рационом питания, придерживаясь остальных правил поста?

_________________

[Карта № 027027]

Если я правильно поняла, то в пост воздержание от пищи не самое главное и первоочередное. Кормящей матери можно поститься и с обычным рационом питания, придерживаясь остальных правил поста?

_________________

[Topolek]

Софина, о посте кормящих мамочек буквально вчера говорили в Православной маме, здесь http://forum.sibmama.ru/viewtopic.php?p=9431594#9431594

_________________
Не желай слышать о чужих злых делах: ибо при таковом желании изображаются и в нас черты этих дел (Марк Подвижник)
______________________________

[Карта № 000007]

Софина, о посте кормящих мамочек буквально вчера говорили в Православной маме, здесь http://forum.sibmama.ru/viewtopic.php?p=9431594#9431594

_________________
Не желай слышать о чужих злых делах: ибо при таковом желании изображаются и в нас черты этих дел (Марк Подвижник)
______________________________

[fortran]

Иван Шмелёв в своей книге "Лето Господне" описывает череду православных праздников глазами ребёнка. Время действия - дореволюционная Россия. Язык - необыкновенно тёплый. Повествование - задушевное. Вчера послушала первую главу книги, которая называется "Великий пост. Чистый понедельник" на Народном радио в исполении Екатерины Краснобаевой. Очень захотелось поделиться с Вами.

Скрытый текст: Показать ВЕЛИКИЙ ПОСТ ЧИСТЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК Я просыпаюсь от резкого света в комнате: голый какой-то свет, холодный, скучный. Да, сегодня Великий Пост. Розовые занавески, с охотниками и утками, уже сняли, когда я спал, и оттого так голо и скучно в комнате. Сегодня у нас Чистый Понедельник, и все у нас в доме чистят. Серенькая погода, оттепель. Капает за окном — как плачет. Старый наш плотник — «филёнщик» Горкин, сказал вчера, что масленица уйдет — заплачет. Вот и заплакала — кап... кап... кап... Вот она! Я смотрю на растерзанные бумажные цветочки, на золоченый пряник «масленицы» — игрушки, принесенной вчера из бань: нет ни медведиков, ни горок, — пропала радость. И радостное что-то копошится в сердце: новое все теперь, другое. Теперь уж «душа начнется», — Горкин вчера рассказывал, — «душу готовить надо». Говеть, поститься, к Светлому Дню готовиться. — Косого ко мне позвать! — слышу я крик отца, сердитый. Отец не уехал по делам: особенный день сегодня, строгий, — редко кричит отец. Случилось что-нибудь важное. Но ведь он же его простил за пьянство, отпустил ему все грехи: вчера был прощеный день. И Василь-Василич простил всех нас, так и сказал в столовой на коленках — «всех прощаю!». Почему же кричит отец? Отворяется дверь, входит Горкин с сияющим медным тазом. А, масленицу выкуривать! В тазу горячий кирпич и мятка, и на них поливают уксусом. Старая моя нянька Дом-нушка ходит за Горкиным и поливает, в тазу шипит, и подымается кислый пар, — священный. Я и теперь его слышу, из дали лет. Священный... — так называет Горкин. Он обходит углы и тихо колышет тазом. И надо мной колышет. — Вставай, милок, не нежься... — ласково говорит он мне, всовывая таз под полог. — Где она у тебя тут, масленица-жирнуха... мы ее выгоним. Пришел Пост — отгрызу у волка хвост. На постный рынок с тобой поедем, Васильевские певчие петь будут — «душе моя, душе моя» — заслушаешься. Незабвенный, священный запах. Это пахнет Великий Пост. И Горкин совсем особенный, — тоже священный будто. Он еще досвету сходил в баню, попарился, надел все чистое, — чистый сегодня понедельник! — только казакинчик старый: сегодня все самое затрапезное наденут, так «по закону надо». И грех смеяться, и надо намаслить голову, как Горкин. Он теперь ест без масла, а голову надо, по закону, «для молитвы». Сияние от него идет, от седенькой бородки, совсем серебряной, от расчесанной головы. Я знаю, что он святой. Такие — угодники бывают. А лицо розовое, как у херувима, от чистоты. Я знаю, что он насушил себе черных сухариков с солью, и весь пост будет с ними пить чай — «за сахар». — А почему папаша сердитый... на Василь-Василича так? — А, грехи... — со вздохом говорит Горкин. — Тяжело тоже переламываться, теперь все строго, пост. Ну, и сердются. А ты держись, про душу думай. Такое время, все равно как последние дни пришли... по закону-то! Читай — «Господи-Владыко живота моего». Вот и будет весело. И я принимаюсь читать про себя недавно выученную постную молитву. В комнатах тихо и пустынно, пахнет священным запахом. В передней, перед красноватой иконой Распятия, очень старой, от покойной прабабушки, которая ходила по старой вере, зажгли постную, голого стекла, лампадку, и теперь она будет негасимо гореть до Пасхи. Когда зажигает отец, — по субботам он сам зажигает все лампадки, — всегда напевает приятно-грустно: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко», и я напеваю за ним, чудесное: И свято-е... Воскресе-ние Твое Сла-а-вим! Радостное до слез бьется в моей душе и светит, от этих слов. И видится мне, за вереницею дней Поста, — Святое Воскресенье, в светах. Радостная молитвочка! Она ласковым счетом светит в эти грустные дни Поста. Мне начинает казаться, что теперь прежняя жизнь кончается, и надо готовиться к тойжизни, которая будет... где? Где-то, на небесах. Надо очистить душу от всех: грехов, и потому все кругом — другое. И что-то особенное около нас, невидимое и страшное. Горкин мне рассказал, что теперь — «такое, как душа расстается с телом». Онистерегут, чтобы ухватить душу, а душа трепещет и плачет — «увы мне, окаянная я!» Так и в ифимонах теперь читается. — Потому оничуют, что им конец подходит, Христос воскреснет! Потому и пост даден, чтобы к церкви держаться больше, Светлого Дня дождаться. И не помышлять, понимаешь. Про земное не помышляй! И звонить все станут: помни... по-мни!.. — поокивает он так славно. В доме открыты форточки, и слышен плачущий и зовущий благовест — по-мни.. по-мни... Это жалостный колокол, по грешной душе плачет. Называется — постный благовест. Шторы с окон убрали, и будет теперь по-бедному, до самой Пасхи. В гостиной надеты серые чехлы на мебель, лампы завязаны в коконы, и даже единственная картина, — «Красавица на пиру», — закрыта простынею. Преосвященный так посоветовал. Покачал головой печально и прошептал: «греховная и соблазнительная картинка!» Но отцу очень нравится — такой шик! Закрыта и печатная картинка, которую отец называет почему-то — «прянишниковская», как старый дьячок пляшет, а старуха его метлой колотит. Эта очень понравилась преосвященному, смеялся даже. Все домашние очень строги, и в затрапезных платьях с заплатами, и мне велели надеть курточку с продранными локтями. Ковры убрали, можно теперь ловко кататься по паркетам, но только страшно, Великий Пост: раскатишься — и сломаешь ногу. От «масленицы» нигде ни крошки, чтобы и духу не было. Даже заливную осетрину отдали вчера на кухню. В буфете остались самые расхожие тарелки, с бурыми пятнышками-щербинками, — великопостные. В передней стоят миски с желтыми солеными огурцами, с воткнутыми в них зонтичками укропа, и с рубленой капустой, кислой, густо посыпанной анисом, — такая прелесть. Я хватаю щепотками, — как хрустит! И даю себе слово не скоромиться во весь пост. Зачем скоромное, ко торое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, «кресты» на Крестопоклонной... мороженая клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар — лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва... А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам... а кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то «коливо»! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а... великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками... а моченые яблоки по воскресеньям, а талая, сладкая-сладкая «рязань»... а «грешники», с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!.. Неужели и т а м, куда все уходят из этой жизни, будет такое постное! И почему все такие скучные? Ведь все — другое, и много, так много радостного. Сегодня привезут первый лед и начнут набивать подвалы, — весь двор завалят. Поедем на «постный рынок», где стон стоит, великий грибной рынок, где я никогда не был... Я начинаю прыгать от радости, но меня останавливают: — Пост, не смей! Погоди, вот сломаешь ногу. Мне делается страшно. Я смотрю на Распятие. Мучается, Сын Божий! А Бог-то как же... как же Он допустил?.. Чувствуется мне в этом великая тайна — Б о г. В кабинете кричит отец, стучит кулаком и топает. В такой-то день! Это он на Василь-Василича. А только вчера простил. Я боюсь войти в кабинет, он меня непременно выгонит, «сгоряча», — и притаиваюсь за дверью. Я вижу в щелку широкую спину Василь-Василича, красную его шею и затылок. На шее играют складочки, как гармонья, спина шатается, а огромные кулаки выкидываются назад, словно кого-то отгоняют, — злого духа? Должно быть, он и сейчас еще «подшофе». — Пьяная морда! — кричит отец, стуча кулаком по столу, на котором подпрыгивают со звоном груды денег. — И посейчас пьян?! в такой-то великий день! Грешу с вами, с чертяит, прости, Господи! Публику чуть не убили на катаньи?! А где был болван-приказчик? Мешок с выручкой потерял... на триста целковых! Спасибо, старик-извозчик, Бога еще помнит привез... в ногах у него забыл?! Вон в деревню, расчет!.. — Ни в одном глазе, будь-п-кой-ны-с... в баню ходил-парился... чистый понедельник-с... все в бане, с пяти часов, как полагается... — докладывает, нагибаясь, Василь-Василич и все отталкивает кого-то сзади. — Посчитайте... все сполна-с... хозяйское добро у меня... в огне не тонет, в воде не горит-с... чисто-начисто... — Чуть не изувечили публику! Пьяные, с гор катали? От квартального с Пресни записка мне... Чем это пахнет? Докладывай, как было. — За тыщу выручки-с, посчитайте. Билеты докажут, все цело. А так было. Я через квартального, правда... ошибся... ради хозяйского антиресу. К ночи пьяные навалились, — катай! маслену скатываем! Ну скатили дилижан, кричат — жоще! Восьмеро сели, а Антон Кудрявый на коньках не стоит, заморился с обеда, все катал... ну, выпивши маленько... — А ты, трезвый? — Как стеклышко, самого квартального на санках только прокатил, свежий был... А меня в плен взяли! А вот так-с. Навалились на меня с Таганки мясники... с блинами на горы приезжали, и с кульками... Очень я им пондравился... — Рожа твоя пьяная понравилась! Ну, ври... — Забрали меня силом на дилижан, по-гнал нас Антошка... А они меня поперек держут, распорядиться не дозволяют. Лети-им с гор... не дай Бог... вижу, пропадать нам... Кричу — Антоша, пятками режь, задерживай! Стал сдерживать пятками, резать... да с ручки сорвался, под дилижан, а дилижан три раза перевернулся на всем лету, меня в это место... с кулак нажгло-с... А там, дураки, без моего глазу... другой дилижан выпустили с пьяными. Петрушка Глухой повел... ну, тоже маленько для проводов масленой не вовсе тверезый... В нас и ударило, восемь человек! Вышло сокрушение, да Бог уберег, в днище наше ударили, пробили, а народ только пораскидало... А там третий гонят, Васька не за свое дело взялся, да на полгоре свалил всех, одному ногу зацепило, сапог валеный, спасибо, уберег от полома. А то бы нас всех побило... лежали мы на льду, на самом на ходу... Ну, писарь квартальный стал пужать, протокол писать, а ему квартальный воспретил, смертоубийства не было! Ну, я писаря повел в листоран, а газетчик тут грозился пропечатать фамилию вашу... и ему солянки велел подать... и выпили-с! Для хозяйского антиресу-с. А квартальный велел в девять часов горы закрыть, по закону, под Великий Пост, чтобы было тихо и благородно... все веселения, чтобы для тишины. — Антошка с Глухим как, лежат? — Уж в бане парились, целы. Иван Иваныч фершал смотрел, велел тертого хрену под затылок. Уж капустки просят. Напужался был я, без памяти оба вчерась лежали, от... сотрясения-с! А я все уладил, поехал домой, да... голову мне поранило о дилижан, память пропала... один мешочек мелочи и забыл-с... да свой ведь извозчик-то, сорок лет ваше семейство знает! — Ступай... — упавшим голосом говорит отец. — Для такого дня расстроил... Говей тут с вами!.. Постой... Нарядов сегодня нет, прикажешь снег от сараев принять... двадцать возов льда после обеда пригнать с Москва-реки, по особому наряду, дашь по три гривенника. Мошенники! Вчера прощенье просил, а ни слова не доложил про скандал! Ступай с глаз долой. Василь-Василич видит меня, смотрит сонно и показывает руками, словно хочет сказать: «ну, ни за что!» Мне его жалко и стыдно за отца: в такой-то великий день, грех! Я долго стою и не решаюсь — войти? Скриплю дверью. Отец, в сером халате, скучный, — я вижу его нахмуренные брови, — считает, деньги. Считает быстро и ставит столбиками. Весь стол в серебре и меди. И окна в столбиках. Постукивают счеты, почокивают медяки и — звонко — серебро. — Тебе чего? — спрашивает он строго. — Не мешай. Возьми молитвенник, почитай. Ах, мошенники... Нечего тебе слонов продавать, учи молитвы! Так его все расстроило, что и не ущипнул за щечку. В мастерской лежат на стружках, у самой печки, Петр Глухой и Антон Кудрявый. Головы у них обложены листьями кислой капусты, — «от угара». Плотники, сходившие в баню, отдыхают, починяют полушубки и армяки. У окошка читает Горкин Евангелие, кричит на всю мастерскую, как дьячок. По складам читает. Слушают молча и не курят: запрещено на весь пост, от Горкина; могут идти на двор. Стряпуха, стараясь не шуметь и слушать, наминает в огромных чашках мурцовку-тюрю. Крепко воняет редькой и капустой. Полупудовые ковриги дымящегося хлеба лежат горой. Стоят ведерки с квасом и с огурцами. Черные часики стучат скучно. Горкин читает-плачет: — ..и вси... свя-тии... ангелы с Ним. Поднимается шершавая голова Антона, глядит на меня мутными глазами, глядит на ведро огурцов на лавке, прислушивается к напевному чтению святых слов... — и тихим, просящим, жалобным голосом говорит стряпухе: — Ох, кваску бы... огурчика бы... А Горкин, качая пальцем, читает уже строго: «Идите от Меня... в огонь вечный... уготованный диаволу и аггелам его!..» А часики, в тишине, — чи-чи-чи... Я тихо сижу и слушаю. После унылого обеда, в общем молчании, отец все еще расстроен, — я тоскливо хожу во дворе и ковыряю снег. На грибной рынок поедем только завтра, а к ефимонам рано. Василь-Василич тоже уныло ходит, расстроенный. Поковыряет снег, постоит. Говорят, и обедать не садился. Дрова поколет, сосульки метелкой посбивает... А то стоит и ломает ногти. Мне его очень жалко. Видит меня, берет лопаточку, смотрит на нее чего-то и отдает — ни слова. — А за что изругали! — уныло говорит он мне, смотря на крыши. — Расчет, говорят, бери... за тридцать-то лет! Я у Иван Иваныча еще служил, у дедушки... с мальчишек... Другие дома нажили, трактиры пооткрывали с ваших денег, а я вот... расчет! Ну, прощусь, в деревню поеду, служить ни у кого не стану. Ну, пусть им Господь простит... У меня перехватывает в горле от этих слов. За что?! и в такой-то день! Велено всех прощать, и вчера всех простили и Василь-Василича. — Василь-Василич! — слышу я крик отца и вижу, как отец, в пиджаке и шапке, быстро идет к сараю, где мы беседуем. — Так как же это, по билетным книжкам выходит выручки к тысяче, а денег на триста рублей больше? Что за чудеса?.. — Какие есть — все ваши, а чудесов тут нет, — говорит в сторону, и строго, Василь-Василич. — Мне ваши деньги... у меня еще крест на шее! — А ты не серчай, чучело... Ты меня знаешь. Мало ли у человека неприятностей. — А так, что вчера ломились на горы, масленая... и задорные, не желают ждать... швыряли деньгами в кассыю, а билета не хотят... не воры мы, говорят! Ну, сбирали кто где. Я изо всех сумок повытряс. Ребята наши надежные... ну, пятерку пропили, может... только и всего. А я... я вашего добра... Вот у меня, вот вашего всего!.. — уже кричит Василь-Василич и враз вывертывает карманы куртки. Из одного кармана вылетает на снег надкусанный кусок черного хлеба, а из другого огрызок соленого огурца. Должно быть, не ожидал этого и сам Василь-василич. Он нагибается, конфузливо подбирает и принимается сгребать снег. Я смотрю на отца. Лицо его как-то осветилось, глаза блеснули. Он быстро идет к Василь-Василичу, берет его за плечи и трясет сильно, очень сильно. А Василь-Василич, выпустив лопату, стоит спиной и молчит. Так и кончилось. Не сказали они ни слова. Отец быстро уходит. А Василь-Василич, помаргивая, кричит, как всегда, лихо: — Нечего проклажаться! Эй, робята... забирай лопаты, снег убирать... лед подвалят — некуда складывать! Выходят отдохнувшие после обеда плотники. Вышел Горкин, вышли и Антон с Глухим, потерлись снежком. И пошла ловкая работа. А Василь-Василич смотрел и медленно, очень довольный чем-то, дожевывал огурец и хлеб. — Постишься, Вася? — посмеиваясь, говорит Горкин. — Ну-ка покажи себя, лопаточкой-то... блинки-то повытрясем. Я смотрю, как взлетает снег, как отвозят его в корзинах к саду. Хрустят лопаты, слышится рыканье, пахнет острою редькой и капустой. Начинают печально благовестить — помни... по-мни... — к ефимонам. — Пойдем-ка в церкву, Васильевские у нас сегодня поют, — говорит мне Горкин. Уходит приодеться. Иду и я. И слышу, как из окна сеней отец весело кличет: — Василь-Василич... зайди-ка на минутку, братец. Когда мы уходим со двора под призывающий благовест, Горкин мне говорит взволнованно, — дрожит у него голос: — Так и поступай, с папашеньки пример бери... не обижай никогда людей. А особливо, когда о душе надо... пещи. Василь-Василичу четвертной билет выдал для говенья... мне тоже четвертной, ни за что... десятникам по пятишне, а робятам по полтиннику, за снег. Так вот и обходись с людьми. Наши робята хо-рошие, они це-нют... Сумеречное небо, тающий липкий снег, призывающий благовест... Как это давно было! Теплый, словно весенний, ветерок... — я и теперь его слышу в сердце. Скрыть

Книгу можно найти по адресу:
http://orth.narod.ru/articles/sh_leto/

[МАРУСЯ1965]

fortran
Как я люблю Лето Господне И.Шмелёва

_________________
Пока вы стоите лицом к своему прошлому, вы стоите задом к своему будущему.
Разворачивайтесь!

[Карта № 023954]

fortran
Как я люблю Лето Господне И.Шмелёва

_________________
Пока вы стоите лицом к своему прошлому, вы стоите задом к своему будущему.
Разворачивайтесь!

[наташа 0306]

fortran, я купила эту книгу, хочу детям почитать, но долго они не выдерживают, так что пока отрывками. Мне понравилось как в программе "доброе слово " на Союзе ее читали, я прямо загорелась ее прочитать. пока не получается погрузиться

_________________
Дети- счастье , как бы не захотеть стать самой счастливой на свете?

[Карта № 032520]

fortran, я купила эту книгу, хочу детям почитать, но долго они не выдерживают, так что пока отрывками. Мне понравилось как в программе "доброе слово " на Союзе ее читали, я прямо загорелась ее прочитать. пока не получается погрузиться

_________________
Дети- счастье , как бы не захотеть стать самой счастливой на свете?

[Topolek]

Зачем крутить педали?
Виталий Каплан

Писать о посте вообще-то боязно — во-первых, о нем столько уже всего написано, что неизбежно повторишь общие места. Во-вторых, похвастаться мне особо нечем — постник я так себе, хотя за семнадцать лет воцерковленной жизни можно было бы достигнуть большего. Но, возможно, читателю интересен опыт не только подвижников, но и аутсайдеров. Как известно, учиться лучше на чужих ошибках.

Лучше всего я постился в начале 90-х, когда моя церковная жизнь только начиналась. Известное дело — неофитский жар, стремление сразу запрыгнуть на верхнюю ступеньку лестницы… Разумеется, концентрация на пищевой стороне поста — прочие-то вещи трудноописуемы, а тут четкая конкретика: что можно, чего нельзя. Духовник, правда, остудил мой порыв словами: «Для Вас, Виталий, главный принцип постного питания — не создавать лишние проблемы своим близким». Смешно вспомнить, а я ведь тогда всерьез ломал голову над вопросом — можно ли есть макароны, если на этикетке написано, что в состав входит яичный порошок. Спросив духовника, выслушал про оцеживание комара и глотание верблюда.

И тем не менее, несмотря на всю тогдашнюю мою, мягко скажем, неопытность, это действительно был Пост. Не потому, что я чего-то не ел, чего-то не смотрел, куда-то не ходил — а потому, что внимание мое было направлено на состояние собственной души. Я всматривался в себя — и увиденное мне сильно не нравилось, я бежал на исповедь как бежишь с острой болью к стоматологу.

Но шли годы — и неофитский пыл незаметно охлаждался. Я многое узнал о посте, прочитал умные, глубокие книги, я уже больше не боялся этикеток про яичный порошок, моя мама перестала уже называть пост «голодовкой» — однако что-то ушло. Я привык поститься. Дело-то, в общем, несложное. Чего-то не есть, чего-то не пить, от каких-то развлечений воздерживаться, больше молиться, чаще бывать в храме, чаще причащаться. Это можно делать и на автомате, даже особой силы воли тут не нужно — если, конечно, не изводить себя по всей строгости Устава (что от мирян и не требуется). И в чем же польза такого автоматизма?

А ведь этот автоматизм присущ очень многим воцерковленным людям. По сути, пост мало что меняет в их жизни. Ну, с питанием понятно. А еще? По воскресеньям в храм они и вне поста ходили, причащались раз в две-три недели — стали причащаться еженедельно (огромная разница, да!). И раньше почти не смотрели телевизор — ну так совсем смотреть перестали. Да, еще в гости не ходить к малоцерковным друзьям, дабы не искушаться котлетами. Творить добрые дела? Так если у кого это вошло в систему, то время поста здесь мало чем отличается от любого другого времени, а если человек делает добро только в пост — возникают большие сомнения в качестве его добра.

Вот потому-то в православной блогосфере многие задаются вопросом: а зачем постимся-то? Все мы грамотные, о смысле поста можем при необходимости целую лекцию прочитать неверующим, но вот если честно — нас, воцерковленных, пост действительно так уж приближает к Богу? До поры до времени люди такие вопросы держат в себе, считают неприличными — но рано или поздно то, о чем думается в глубине души, изливается наружу. Естественно, тут же завязываются жаркие споры — подчас бессмысленные и беспощадные (например, постная ли еда креветки с кальмарами, можно ли красить в пост ногти, чему равны разрешенные в субботу и воскресенье «две чаши вина») — но куда бы ни уклонялась полемика, исходный вопрос все равно остается, все равно обращен к каждому из нас. Что для нас пост? Изменение внешнего уклада жизни — или «работа над ошибками» в собственной душе?

Впрочем, иногда от этого вопроса пытаются отмахнуться самым простым образом — сводя всё к церковной дисциплине. Мол, если ты член Церкви, то обязан подчиняться правилам, без рассуждения. Занятно, что точно такую же аргументацию я слышал от правоверных иудеев по поводу кашрута — логику искать незачем, раз написано, значит, надо исполнять, а кто сомневается — тот маловер. В таком подходе, конечно, есть своя правда (церковная дисциплина не просто так существует, людям только позволь поступать «от ветра головы своея» — и всё развалится), но есть и явная ложь. Заключается ложь в том, что бездумное исполнение правил приводит к их бездуховному исполнению. А смысл исполнять, если в итоге человек превращается в робота? Мы же прекрасно понимаем, что суть аскетики не во внешних ограничениях, а в воссоздании своей испорченной грехом души, и все ограничения — это не более чем инструменты. Сами по себе ценности не имеют.

Вот потому-то каждому из нас необходимо всерьез и честно осмыслить, зачем мы подчиняемся церковному Уставу, зачем постимся телесно, зачем ограничиваем себя в том-то и в том-то. Такая вот умственная работа, на мой взгляд — необходимая подготовка к посту.

Для себя я ответ знаю — и ответ этот очень простой. Лет пятнадцать назад мне довелось общаться с одним доброжелательным атеистом. «Ну ладно, — недоумевал тот. — Могу понять, что ты уверовал в Бога, решил спасать душу и так далее. Но колбаса-то Богу чем помешала? Поститься-то тебе зачем?». Я тогда ему ответил: «Для доказательства серьезности намерений». И гораздо позднее понял, что ведь и в самом деле.

Я уверовал в Бога. Что это означает? Что я пребываю в непрестанном Богообщении, созерцаю нетварный свет и ощущаю потоки благодати? Разумеется, нет. Вера моя слаба и воля слаба. Но я хочу верить сильнее? Хочу? Понимаю, что слабо люблю Бога? Понимаю. Хочу любить сильнее? Да. При этом прекрасно понимаю, что любовь растет, только проявляясь в чем-то. Пока это всё в области смутных ощущений и мыслей — любви, по сути, еще нет. Ей необходимо воплотиться в чем-то внешнем. В каких-то делах, требующих напряжения воли. Пускай это будет временный отказ от колбасы. Это ведь не Богу нужно, а мне самому. Если я колбасу в пост съем, Бог меня меньше любить не станет. А я его? Если я не готов ради Него хоть в чем-то себя ограничить — то нужен ли Он мне?

В духовной литературе мне, впрочем, приходилось читать, что отказ от мясной и молочной пищи сам по себе душеполезен, что без мяса легче идет молитва, меньше одолевают греховные помыслы, и так далее. Ну, не знаю. Может, это и верно на высоких ступенях аскетики, но мне до таких высот как до луны и лично для себя я никакой корреляции не замечал. Однако мне достаточно и того, что я себя ограничиваю ради Него. Не из-за боязни, что кто-то из православных на меня косо посмотрит, не механически повинуясь церковной дисциплине — а затем, чтобы не Ему, а самому себе доказать: моя вера не пустышка, не игра ума, а направление моей жизни.

Возможно, кому-то такое доказательство покажется детским, наивным. Все равно как в третьем классе ради девочки Маши на одной ножке от школы до дома проскакать. Но для меня это серьезно. То, что требует напряжения воли — всегда серьезно. Церковные же правила касательно поста я воспринимаю не как «приказ по армии», а как полезный инструмент. Лично мне полезный, а другие пусть сами решают.

И еще одна аналогия, возникшая у меня в первый год после воцерковления (я тогда летом много на велосипеде катался). Духовная жизнь — она ведь никогда не бывает равномерной. Она как шоссе, которое то под горку, то в горку. Если время от времени не начинать интенсивно крутить педали — сперва замедлишься, а потом и вовсе упадешь. Вот пост — это и есть движение в гору, а значит, приходится стараться.

_________________
Не желай слышать о чужих злых делах: ибо при таковом желании изображаются и в нас черты этих дел (Марк Подвижник)
______________________________

[Карта № 000007]

Зачем крутить педали?
Виталий Каплан

Писать о посте вообще-то боязно — во-первых, о нем столько уже всего написано, что неизбежно повторишь общие места. Во-вторых, похвастаться мне особо нечем — постник я так себе, хотя за семнадцать лет воцерковленной жизни можно было бы достигнуть большего. Но, возможно, читателю интересен опыт не только подвижников, но и аутсайдеров. Как известно, учиться лучше на чужих ошибках.

Лучше всего я постился в начале 90-х, когда моя церковная жизнь только начиналась. Известное дело — неофитский жар, стремление сразу запрыгнуть на верхнюю ступеньку лестницы… Разумеется, концентрация на пищевой стороне поста — прочие-то вещи трудноописуемы, а тут четкая конкретика: что можно, чего нельзя. Духовник, правда, остудил мой порыв словами: «Для Вас, Виталий, главный принцип постного питания — не создавать лишние проблемы своим близким». Смешно вспомнить, а я ведь тогда всерьез ломал голову над вопросом — можно ли есть макароны, если на этикетке написано, что в состав входит яичный порошок. Спросив духовника, выслушал про оцеживание комара и глотание верблюда.

И тем не менее, несмотря на всю тогдашнюю мою, мягко скажем, неопытность, это действительно был Пост. Не потому, что я чего-то не ел, чего-то не смотрел, куда-то не ходил — а потому, что внимание мое было направлено на состояние собственной души. Я всматривался в себя — и увиденное мне сильно не нравилось, я бежал на исповедь как бежишь с острой болью к стоматологу.

Но шли годы — и неофитский пыл незаметно охлаждался. Я многое узнал о посте, прочитал умные, глубокие книги, я уже больше не боялся этикеток про яичный порошок, моя мама перестала уже называть пост «голодовкой» — однако что-то ушло. Я привык поститься. Дело-то, в общем, несложное. Чего-то не есть, чего-то не пить, от каких-то развлечений воздерживаться, больше молиться, чаще бывать в храме, чаще причащаться. Это можно делать и на автомате, даже особой силы воли тут не нужно — если, конечно, не изводить себя по всей строгости Устава (что от мирян и не требуется). И в чем же польза такого автоматизма?

А ведь этот автоматизм присущ очень многим воцерковленным людям. По сути, пост мало что меняет в их жизни. Ну, с питанием понятно. А еще? По воскресеньям в храм они и вне поста ходили, причащались раз в две-три недели — стали причащаться еженедельно (огромная разница, да!). И раньше почти не смотрели телевизор — ну так совсем смотреть перестали. Да, еще в гости не ходить к малоцерковным друзьям, дабы не искушаться котлетами. Творить добрые дела? Так если у кого это вошло в систему, то время поста здесь мало чем отличается от любого другого времени, а если человек делает добро только в пост — возникают большие сомнения в качестве его добра.

Вот потому-то в православной блогосфере многие задаются вопросом: а зачем постимся-то? Все мы грамотные, о смысле поста можем при необходимости целую лекцию прочитать неверующим, но вот если честно — нас, воцерковленных, пост действительно так уж приближает к Богу? До поры до времени люди такие вопросы держат в себе, считают неприличными — но рано или поздно то, о чем думается в глубине души, изливается наружу. Естественно, тут же завязываются жаркие споры — подчас бессмысленные и беспощадные (например, постная ли еда креветки с кальмарами, можно ли красить в пост ногти, чему равны разрешенные в субботу и воскресенье «две чаши вина») — но куда бы ни уклонялась полемика, исходный вопрос все равно остается, все равно обращен к каждому из нас. Что для нас пост? Изменение внешнего уклада жизни — или «работа над ошибками» в собственной душе?

Впрочем, иногда от этого вопроса пытаются отмахнуться самым простым образом — сводя всё к церковной дисциплине. Мол, если ты член Церкви, то обязан подчиняться правилам, без рассуждения. Занятно, что точно такую же аргументацию я слышал от правоверных иудеев по поводу кашрута — логику искать незачем, раз написано, значит, надо исполнять, а кто сомневается — тот маловер. В таком подходе, конечно, есть своя правда (церковная дисциплина не просто так существует, людям только позволь поступать «от ветра головы своея» — и всё развалится), но есть и явная ложь. Заключается ложь в том, что бездумное исполнение правил приводит к их бездуховному исполнению. А смысл исполнять, если в итоге человек превращается в робота? Мы же прекрасно понимаем, что суть аскетики не во внешних ограничениях, а в воссоздании своей испорченной грехом души, и все ограничения — это не более чем инструменты. Сами по себе ценности не имеют.

Вот потому-то каждому из нас необходимо всерьез и честно осмыслить, зачем мы подчиняемся церковному Уставу, зачем постимся телесно, зачем ограничиваем себя в том-то и в том-то. Такая вот умственная работа, на мой взгляд — необходимая подготовка к посту.

Для себя я ответ знаю — и ответ этот очень простой. Лет пятнадцать назад мне довелось общаться с одним доброжелательным атеистом. «Ну ладно, — недоумевал тот. — Могу понять, что ты уверовал в Бога, решил спасать душу и так далее. Но колбаса-то Богу чем помешала? Поститься-то тебе зачем?». Я тогда ему ответил: «Для доказательства серьезности намерений». И гораздо позднее понял, что ведь и в самом деле.

Я уверовал в Бога. Что это означает? Что я пребываю в непрестанном Богообщении, созерцаю нетварный свет и ощущаю потоки благодати? Разумеется, нет. Вера моя слаба и воля слаба. Но я хочу верить сильнее? Хочу? Понимаю, что слабо люблю Бога? Понимаю. Хочу любить сильнее? Да. При этом прекрасно понимаю, что любовь растет, только проявляясь в чем-то. Пока это всё в области смутных ощущений и мыслей — любви, по сути, еще нет. Ей необходимо воплотиться в чем-то внешнем. В каких-то делах, требующих напряжения воли. Пускай это будет временный отказ от колбасы. Это ведь не Богу нужно, а мне самому. Если я колбасу в пост съем, Бог меня меньше любить не станет. А я его? Если я не готов ради Него хоть в чем-то себя ограничить — то нужен ли Он мне?

В духовной литературе мне, впрочем, приходилось читать, что отказ от мясной и молочной пищи сам по себе душеполезен, что без мяса легче идет молитва, меньше одолевают греховные помыслы, и так далее. Ну, не знаю. Может, это и верно на высоких ступенях аскетики, но мне до таких высот как до луны и лично для себя я никакой корреляции не замечал. Однако мне достаточно и того, что я себя ограничиваю ради Него. Не из-за боязни, что кто-то из православных на меня косо посмотрит, не механически повинуясь церковной дисциплине — а затем, чтобы не Ему, а самому себе доказать: моя вера не пустышка, не игра ума, а направление моей жизни.

Возможно, кому-то такое доказательство покажется детским, наивным. Все равно как в третьем классе ради девочки Маши на одной ножке от школы до дома проскакать. Но для меня это серьезно. То, что требует напряжения воли — всегда серьезно. Церковные же правила касательно поста я воспринимаю не как «приказ по армии», а как полезный инструмент. Лично мне полезный, а другие пусть сами решают.

И еще одна аналогия, возникшая у меня в первый год после воцерковления (я тогда летом много на велосипеде катался). Духовная жизнь — она ведь никогда не бывает равномерной. Она как шоссе, которое то под горку, то в горку. Если время от времени не начинать интенсивно крутить педали — сперва замедлишься, а потом и вовсе упадешь. Вот пост — это и есть движение в гору, а значит, приходится стараться.

_________________
Не желай слышать о чужих злых делах: ибо при таковом желании изображаются и в нас черты этих дел (Марк Подвижник)
______________________________