Сибмама - о семье, беременности и детях

Alien

Здравствуйте, Анечка.
Пришлось мне поднять свою тему (http://forum.sibmama.ru/viewtopic.php?t=342830&postdays=0&postorder=asc&highlight=%E2%EC%E5%F1%F2%EE&start=15), перечитать Ваши советы (они мне в прошлый раз очень помогли, по крайней мере, в отношении самой себя, стараюсь сохранять спокойствие) и снова обратиться к Вам за помощью.. Сейчас у меня возникли новые вопросы, страхи и сомнения, а правильно ли я воспитываю дитё… Многие знакомые и родные говорят, что у меня чудесный ребёнок: очень послушный, вежливый, некапризный, помощник,… а я начинаю бояться, не переборщила ли уже я с этим воспитанием…
По порядку.
1. Последний раз мы говорили о самооценке. Прокомментируйте, пожалуйста. Тест лесенка. В тот раз (полгода назад) я предложила тест Серёже с простым объяснением: на верхней ступени самые лучшие, чуть ниже – чуть похуже, а на нижней плохие ребята. Поставил себя на верхнюю ступень. Мне показалось, что я плохо объяснила и в следующий раз (через неделю) предложила ещё раз "сыграть". Тут на верхней ступени у нас были те, кто никогда не делают плохих поступков, потом те, кто делают очень мало плохих поступков, а в низу те, кто часто делает плохие поступки. Опять - на 10 месте, хотя он и признавал, что иногда он плохо поступает (замахивается и кричит на маму, капризнячает, нарушает договорённости). Объективен ли этот тест? Правильно ли я объясняла условие или надо было подругому?
2. Сейчас остро возникла проблема стыда, и мне кажется, это может быть и с самооценкой связано. Не обращая внимание на слёзы от неудач (их стало меньше или я их совсем не замечаю уже), обнаружила, что Серёжа очень часто стал плакать от стыда. Это его собственные слова: "Я плачу потому, что я сделал плохой поступок, и мне стыдно". (4 года сыну). Т.е. он, совершив любой проступок (в большинстве случаев сам решил, что плохо поступил, я только указывала на свои чувства или как лучше поступить), начинает горько плакать. Накричал на маму (я спокойно говорю, мне неприятно это слышать, скажи по-другому), не послушался, опаздывает или что-то не успел сделать (сюда же: потратил лишнее время на споры, когда утром собираемся), нарушил договор, отказался помогать (хотя я стараюсь не настаивать, а просто говорю, что мне бы было приятно, легче, быстрее), сделал что-то не так, отступил от своего плана… Мы его никогда не стыдили (я категорически проитв) за неудачи и промахи (разве что муж мог иногда говорить мол, мальчики не плачут… точно не скажу). Вероятно, "ноги" из садика. Первый раз про стыд он спросил полгода назад: стыдно ли "верить" (путает понятия обманывать и доверять), объяснила, что да, обманывать, говорить неправду стыдно, или не стоит так делать, потому что… Как донести, что не надо стыдиться? или надо?
Не знаю, что делать… Пытаюсь говорить, что не надо плакать и стыдиться, надо постараться исправить свой поступок. Сам он говорит, что так и делает: задел случайно, толкнул – извинился, пожалел. По поводу "извиниться" я тоже голову грею. На своём примере научила извиняться (всегда, если не сдержусь, прошу прощения за крик), теперь он извиняется иногда за все подряд. Это приятно, вежливый. Но ситуации, когда подружка поссорилась с мамой и всех не любит, а Сережа, ни пойми за что, извиняется со слезами на глазах, меня напрягают… Как сделать так, чтоб всё было в меру: оценивать свои поступки, исправлять, но не убиваться из-за пролитого чая или плохого настроения; быть вежливым и сочувствующим, но не винить себя во всех бедах окружающих?
3. Как научить ребёнка вежливо отказывать, а саму себя адекватно воспринимать отказ?
Чувствую, ещё тут собака зарыта. Например, ситуация с помощью. Не могу определиться: с одной стороны, надо помогать, всем кто слаб и просит о помощи, с другой не всегда ты можешь помочь не в ущерб себе, своим занятиям. Можно ли ребёнку объяснить, как оценивать объективную необходимость помощи и её объем? Как вообще приучить помогать, если позволять ему отказывать, так у Ре всегда найдутся в это время свои дела (по себе знаю, как не охота отрываться в разгар самого интересного)?
4. И ещё вопрос. Мы с мужем часто спорим и не можем к согласию прийти, насколько уже большой сын и какие к нему требования предъявлять. Он считает, что я слишком няньчусь, "сопли жую". Хочет, чтоб сын был твёрд, не обижался, не плакал, если сердится не кричал. К слову, сын ужасно не любит грубый, сердитый, строгий голос, обижается, плачет, делает на оборот и спорит. А если папа сердит, то говорит непременно строгим/суровым голосом (мне звучит как грубый), потом слово за слово – и они спорят, мама разруливает, подсказывает…
Муж комментирует так: если с ним няньчиться (всё время по-доброму разговаривать), то как он будет потом в социуме, где всем наплевать друг на друга, и никто с нашей тонкой душевной организацией не будет считаться? В этом муж прав, а я не знаю как воспитывать у сына иммунитет к грубости.
Какие элементы самоконтроля можно спрашивать с четырёхлетнего? Или с какого возраста деть должен следить за своими выплёскиваемыми эмоциями?

Извините, что так много всего написала. Просто голова кругом. Помогите взглянуть трезво и со стороны, что делаю не так?

АнечЬка

Скрытый текст:

2. Автономия против стыда и сомнения
При описании возрастного развития и кризисов человеческой личности как последовательности альтернативных базисных аттитюдов (таких как "доверие против недоверия") мы прибегаем к помощи термина "чувство" (sense of"), хотя подобно "чувству здоровья" или "чувству нездоровья" такие "чувства" пронизывают нас от поверхности до самых глубин, наполняют собой сознание и бессознательное. В таком случае, они одновременно выступают и способами переживания опыта (experiencing), доступными интроспекции, и способами поведения, доступными наблюдению других, и бессознательными внутренними состояниями, выявляемыми посредством тестов и психоанализа. В дальнейшем важно иметь в виду все эти три измерения "чувства".
Мышечное созревание предоставляет арену для экспериментирования с двумя симультанными наборами социальных модальностей: удерживанием и отпусканием. Как это бывает со всеми социальными модальностями, их основные конфликты могут в конечном счете привести либо к враждебным, либо к доброжелательным экспектациям и аттитюдам. Поэтому удерживание может стать деструктивным и жестоким задержанием или ограничением, а может принять характер заботы: иметь и сохранять. Отпускание тоже может превратиться во враждебное высвобождение разрушительных сил или стать расслабленным "а-а..." и "пусть себе".
Следовательно, внешний контроль на этой стадии должен быть твердо убеждающим ребенка в собственных силах и возможностях. Малыш должен почувствовать, что базисному доверию к жизни - единственному сокровищу, спасенному от вспышек ярости оральной стадии, ничто не угрожает со стороны такого резкого поворота на его жизненном пути: внезапного страстного желания иметь выбор, требовательно присваивать и упорно элиминировать. Твердость внешней поддержки должна защищать ребенка против потенциальной анархии его еще необученного чувства различения, его неспособности удерживать и отпускать с разбором. Когда окружение поощряет малыша "стоять на своих ногах", оно должно оберегать его от бессмысленного и случайного опыта переживания стыда и преждевременного сомнения.
Последняя опасность известна нам более всех других. Ибо при отказе в постепенном и умело направляемом опыте полной автономии выбора (или же, при ослабленности первоначальной утратой доверия) ребенок обратит против себя всю свою тягу различать и воздействовать. Он будет сверх всякой меры воздействовать на самого себя и разовьет не по годам требовательную совесть. Вместо овладения предметами в ходе их исследования путем целенаправленного повторения (удерживания и отпускания- прим. пер.), он окажется преследуемым своей собственной тягой к повторению. Конечно, благодаря такой обсессивности ребенок позже заново выучивается владеть окружающей средой и добиваться влияния посредством упорного и мельчайшего контроля там, где он не мог добиться крупномасштабного совместного регулирования. Эта ложная победа является инфантильной моделью для компульсивного невроза. Кроме того, она служит инфантильным источником позднейших попыток во взрослой жизни руководствоваться скорее буквой, нежели духом "закона". Стыд - эмоция недостаточно изученная, поскольку в нашей цивилизации чувство стыда довольно рано и легко поглощается чувством вины. Стыд предполагает, что некто выставлен на "всеобщее обозрение" и сознает, что на него смотрят: одним словом, ему неловко. Некто видим, но неготов быть видимым; вот почему мы воображаем стыд как ситуацию, в которой на нас пялят глаза, когда мы неполностью одеты, в ночной рубашке, "со спущенными штанами". Стыд рано выражается в стремлении спрятать лицо или в желании тут же "провалиться сквозь землю". Но, по-моему, это есть не что иное, как обращенный на себя гнев. Тот, кому стыдно, хотел бы заставить мир не смотреть на него, не замечать его "наготы". Ему хотелось бы уничтожить "глаза мира". Вместо этого он вынужден желать собственной невидимости. Эта потенциальность широко используется в воспитательном методе "пристыживания" (высмеивания), применяемом исключительно "примитивными" народами. Зрительный стыд предшествует слуховой вине - чувству собственной никудышности, испытываемому человеком, когда на него никто не смотрит и все вокруг спокойно, - за исключением голоса супер-эго. Такое пристыживание эксплуатирует усиливающееся чувство собственной ничтожности, которое может развиться только когда ребенок встает на ноги и когда его способность сознавать позволяет ему замечать относительные масштабы величины и сил.
Чрезмерное пристыживание приводит не к истинной правильности поведения, а к скрытой решимости попытаться выкрутиться из положения, незаметно ускользнуть, если конечно, эта чрезмерность не кончается вызывающим бесстыдством. Есть одна впечатляющая американская баллада, повествующая о том, как убийца, которого собирались вздернуть на виселице перед всей общиной, вместо того, чтобы переживать заслуженное возмездие, начинает поносить зрителей, завершая каждый залп дерзости словами: "Будь прокляты ваши глаза!" Многие маленькие дети, пристыженные сверх меры, могут оказаться хронически предрасположенными (хотя им и не достает ни должной смелости, ни подобных слов) бросать вызов сходным образом. Под этим зловещим намеком я имею в виду лишь то, что существует предел выносливости ребенка (как и взрослого) в отношении требований считать себя, свое тело и свои желания дурными и грязными, равно как и предел веры в непогрешимость тех, кто высказывает на его счет такие суждения. Ребенок может легко переменить взгляд на сложившееся положение и считать злом лишь то, что оно существует: удача придет к нему, когда он уйдет от них.
Сомнение стоит в одном ряду со стыдом. Там, где стыд находится в зависимости от сознания собственной ответственности и раскрытое™ перед другими, сомнение, как заставляют меня считать клинические наблюдения, имеет прямое отношение к сознанию своего фронта и тыла - и особенно "зада". Ибо эту обратную сторону тела, с ее агрессивным и либидинальным фокусом в сфинктерах и ягодицах, самому ребенку не дано даже видеть, тогда как другие вполне могут навязывать ей свою волю. "Зад" - это неизведанный континент маленького человека, область тела, где могут магически властвовать и куда могут "с боем" вторгаться те, кто обычно стремится уменьшить право малыша на автономию и кто упорно хочет изобразить "гадкими" те продукты кишечника, которые считались бы вполне удовлетворительными, если бы не доставляли хлопот. Это базисное чувство сомнения во всем, что человек оставил сзади, составляет субстрат более поздних и более вербализованных форм компульсивного недоверия; оно находит свое взрослое выражение в паранойяльных страхах скрытых преследователей и тайных преследований, угрожающих откуда-то сзади (и изнутри "зада").
Поэтому исход этой стадии решающим образом зависит от соотношения любви и ненависти, сотрудничества и своеволия, свободы самовыражения и ее подавления. Из чувства самоконтроля, как свободы распоряжаться собой без утраты самоуважения, берет начало прочное чувство доброжелательности, готовности к действию и гордости своими достижениями; из ощущения утраты свободы распоряжаться собой и ощущения чужого сверхконтроля происходит устойчивая склонность к сомнению и стыду.
Если кому-то из читателей "негативные" потенции наших стадий кажутся во всех отношениях преувеличенными, мы должны напомнить ему, что это не только итог работы с клиническими данными. Взрослые, с виду зрелые и отнюдь не невротичные люди, выказывают чувствительность к возможной позорной "потере лица" и страшатся нападения "сзади", что не только весьма неразумно и находится в противоречии с доступной им информацией, но может иметь роковое значение, если соответствующие настроения могут влиять, к примеру, на национальную и международную политику.
Мы определили соотношение между базисным доверием и институтом религии. Постоянная потребность индивидуума в том, чтобы его воля переподтверждалась и определялась в размерах внутри взрослого порядка вещей, который в то же самое время переподтверждает и устанавливает размеры воли других, имеет институциональную гарантию в принципе правопорядка. В повседневной жизни, так же как в высоких судебных инстанциях - государственных и международных - этот принцип определяет каждому его привилегии и ограничения, обязанности и права. Чувство справедливого достоинства и законной самостоятельности у окружающих его взрослых дают готовому к самодеятельности ребенку твердую надежду в том, что поощряемый в детстве вид автономии не приведет к излишнему сомнению или стыду в более позднем возрасте. Таким образом, чувство автономии, воспитываемое у малыша и видоизменяемое с ходом жизни, служит сохранению в экономической и политической жизни чувства справедливости, равно как и само поддерживается последним.

3. Инициатива против чувства вины

В каждом ребенке на каждой стадии развития совершается чудо мощного развертывания всякий раз нового качества, которое дает новую надежду и устанавливает новую ответственность для всех. Таким новым качеством, существующим как в форме чувства, так и в форме широко распространенной особенности поведения, является инициатива. Критерии для распознавания всех этих новых чувств и качеств одни и те же: кризис, более или менее подавлявший неумелыми действиями и страхом, разрешается в том смысле, что кажется, будто ребенок сразу "повзрослел и душой, и телом". Теперь он выглядит "в большей степени самим собой", кажется более любящим, ненапряженным и живым в суждениях, более активным и активизирующим. Он свободен распоряжаться излишками энергии, что позволяет ему быстро забывать неудачи и приближаться к желаемому (даже если оно кажется сомнительным и, более того, опасным) неунизительным и более точным путем. Инициатива добавляет к автономии предприимчивость, планирование и стремление "атаковать" задачу ради того, чтобы быть активным, находиться в движении, тогда как раньше своеволие почти всегда подталкивало ребенка к открытому неповиновению или, во всяком случае, к вызывавшей протест независимости.
Я знаю, что само слово "инициатива" для многих имеет американский и предпринимательский оттенок. И все-таки, инициатива - это необходимая часть всякого дела; человеку необходимо чувство инициативы независимо от того, что он делает и чему учится - от собирания плодов до системы свободного предпринимательства.
Ходячая стадия и стадия инфантильной генитально-сти добавляют к инвентарю основных социальных модальностей модальность "делания" ("making"), преимущественно в смысле "быть занятым чем-то исключительно в корыстных (личных) целях"3. Нет более простого и более сильного слова для обозначения этой модальности, чем "make"; оно предполагает получение удовольствие от того, что человек что-то предпринимает (или что-то / кого-то атакует) и достигает цели (побеждает). У мальчиков акцент сохраняется на фаллически-интрузивных модусах;-у девочек акцент переносится на модусы "захватывания" ("catching"), проявляющиеся в более агрессивных формах как "вырывание" ("похищение") или в смягченной форме как придание себе привлекательности и внушение любви к себе. Опасность этой стадии заключается в возникновении чувства вины за предполагаемые цели и инициируемые поступки в ходе буйного наслаждения ребенка новым локомоторным и ментальным могуществом, актами агрессивного обращения и принуждения, которые быстро выходят далеко за исполнительные возможности детского организма и ума и, следовательно, требуют энергичного обуздания намеренной инициативы ребенка. Это время как автономия сосредоточивает ребенка на том, чтобы держать в стороне потенциальных соперников, и поэтому может приводить к вспышкам ревнивого гнева, чаще всего направленного против вторжения младших братьев и сестер, инициатива несет с собой предвкушаемое соперничество с теми, кто оказался первым и, следовательно, может благодаря превосходящему оснащению "занять то поле деятельности, на которое направляется инициатива данного ребенка. Детская ревность и соперничество, то есть те озлобленные, хотя по существу тщетные попытки разграничить сферу неоспариваемого преимущества, теперь достигают кульминации в финальном состязании за привилегированное положение с матерью; обычное в этом случае поражение ведет к покорности, чувству вины и тревоги. Ребенок позволяет себе удовольствие быть в фантазиях великаном и тигром, но в сновидениях он в ужасе бежит изо всех сил. В таком случае это - стадия "комплекса кастрации", усилившегося страха обнаружить поврежденными свои половые органы (сейчас уже сильно эротизированные) вследствие наказания за фантазии, связываемые с их возбуждением.
Инфантильная сексуальность и табу инцеста, комплекс кастрации и супер-эго - все соединяется здесь, чтобы вызвать тот специфически человеческий кризис, в течение которого ребенок должен повернуть от особой, прегенитальной привязанности к родителям на путь медленного превращения в родителя, носителя традиции. Именно здесь происходит самое важное по последствиям разъединение и трансформация в эмоциональном энергоблоке, разделение между потенциальным триумфом человека и потенциальным тотальным разрушением. И именно здесь ребенок навсегда становится разделившимся внутри себя. Фрагменты инстинкта, которые до этого кризиса усиливали рост его детского тела и разума, теперь оказываются разделенными на детский набор, навсегда сохраняющий изобилие потенциалов роста, и родительский набор, поддерживающий и усиливающий самоконтроль, самоуправление и самонаказание.
Снова совместное регулирование оказывается важной задачей. Там, где ребенок, сейчас столь охочий до строгого управления собой, может постепенно развивать чувство моральной ответственности, там, где он может получить некоторое представление об институтах, функциях и ролях, которые будут благоприятствовать его ответственному участию, - он будет добиваться приятных достижений во владении орудиями и оружием, в умелом обращении со значимыми игрушками и в уходе за младшими детьми.
Конечно, родительский набор является сначала детским по природе: то, что на протяжении всей жизни человека его совесть остается частично детской, составляет самую суть человеческой трагедии. Ибо супер-эго ребенка способно быть грубым, безжалостным и непреклонным, как можно заметить в случаях, когда дети чрезмерно контролируют себя и сжимают свое "Я" до точки самоуничтожения; когда они развивают сверхпослушание, более педантичное, чем то, которого хотели добиться родители; или когда они развивают глубокие регрессии и стойкие обиды, так как сами родители, оказывается, не живут по этой новой совести. Один из глубочайших конфликтов в человеческой жизни - ненависть к тому из родителей, кто служил образцом и исполнителем воли супер-эго, но сам, как выяснилось, пытается выйти сухим из воды в случае, тех же прегрешений, которые ребенок больше не мог терпеть у себя. Подозрительность и способность изворачиваться, образуя смесь с таким качеством супер-эго как "все ли ничего" (характерным для этого рупора моральной традиции), делает человека морального (в смысле морализующего) большой потенциальной опасностью для его собственного эго, да и для эго его собратьев тоже.
Во взрослой паталогии резидуальный конфликт, порожденный чрезмерной инициативой, выражается либо в истерическом отрицании, которое вызывает регрессию желания или аннулирование его исполнительного органа посредством паралича, торможения или импотенции; либо в сверх компенсаторной рисовке, когда испуганный индивидуум так страстно желает "увернуться", что вместо этого "высовывается". Погружение в психосоматическую болезнь также становится теперь обычным делом: как если бы культура вынудила человека неуемно рекламировать себя и настолько идентифицироваться со своей собственной рекламой, что только болезнь может принести ему спасение.
И здесь мы снова должны считаться не только с индивидуальной психопатологией, но и с той внутренней энергоустановкой гнева, которая должна быть "затоплена" на этой стадии, так же как подавляются и сдерживаются излишне оптимистичные надежды и дикие фантазии. Результирующая уверенность в своей правоте - часто главная награда за добропорядочность - позднее может быть обращена против других в виде постоянного и совершенно нетерпимого поучающего надзора, так что доминирующим стремлением человека становится запрещение, а не направление инициативы. С другой стороны, даже у нравственного человека инициатива склонна прорывать границы самоограничения, позволяя ему на своей или чужой территории делать другим то, что он никогда бы не сделал или не потерпел бы по отношению к самому себе.
В виду опасных потенций долгого детства человек, было бы разумно не -забывать об общем плане этапов человеческой жизни и возможностях руководства "племенем младым", пока оно еще действительно младое. И здесь мы видим, что в соответствии с мудростью базального плана ребенок никогда так не склонен учиться быстро и жадно, стремительно взрослеть в смысле разделения обязанностей и дел, как на этой стадии своего развития. Он хочет и может заниматься совместными делами, объединяться с другими детьми для придумывания и планирования таких дел, и он стремится извлекать пользу из своих учителей и подражать идеальным прототипам. Конечно, он остается идентифицированным с родителем своего пола, но теперь уже ищет благоприятные для себя возможности там, где идентификация с делом, вероятно, сулит простор для инициативы без слишком сильного детского конфликта или Эдиповой вины и более реалистическую идентификацию, основанную на духе равенства, постигаемого на личном опыте совместной деятельности. Во всяком случае, "эдипова" стадия имеет результатом не только введение деспотического правления морального чувства, ограничивающего горизонты дозволенного; она также задает направление движения к возможному и реальному, которое позволяет мечты раннего детства связать с целями активной взрослой жизни. Поэтому социальные институты предлагают детям этого возраста экономический этос в образе идеальных взрослых, узнаваемых по своей особой одежде и функциям и достаточно привлекательных, чтобы заменить собой героев книжек с картинками и волшебных сказок.

Alien

[/b]Анечка[b], спасибо, что откликнулись.

АнечЬка

Добрый день!

Alien

Добрый вечер!

АнечЬка

Скрытый текст:

Как научить ребенка иметь и отстаивать свое мнение

Ребёнку 6 лет. Может в д/с подарить любимую игрушку если ему скажут, что с ним не будут дружить. Вижу, что дети этим пользуются. Объясняю, не помогает, страх потерять друзей сильнее. Каковы должны быть действия родителей в данной ситуации?

Многим вещам, в том числе и умению отстаивать свое мнение ребенок учится дома, в семье. Прежде чем переносить это умение на внешний социум: садик, детскую площадку во дворе, необходимо посмотреть, что происходит с мнением ребенка внутри семьи. Насколько это мнение уважаемо и значимо в рамках семьи. Есть ли такие области во внутрисемейных отношениях, где ребенок может принимать самостоятельные решения? Может ли ребенок сам определить, с кем ему играть? Что надеть? Как провести свой день рождения?

Также немалое значение имеет то, каким образом ребенку указывают на его ошибки. Насколько конструктивно могут критиковаться его действия. Под конструктивной критикой понимается предложение улучшить сделанное, под неконструктивной – негативная оценка проделанной работы.

Например, ребенок метет пол в своей комнате, поднимается пыль столбом. Взрослый здесь может отреагировать по-разному. Можно сказать: Да, что же это ты, безрукий, пыль тут поднял? Мы же задохнемся здесь. А можно по-другому: Если намочить веник, пыли будет гораздо меньше. Чем отличаются приведенные фразы? После первой хочется бросить веник и сказать: «Ну и метите сами свой пыльный пол!». Вторая фраза не содержит уничижительной оценки и позволяет самому ребенку исправить ситуацию, он наверняка тоже видит пыль, но не знает, что можно сделать.
Существует особый вид родительского общения, который позволяет построить доверительные отношения с ребенком. Этот способ общения включает в себя умение давать советы и подталкивать к выбору верного решения, а также отвечать на поставленные вопросы, не блокируя доверительного общения. Ниже представлено несколько приемов, которые способствуют развитию таких отношений между взрослым и ребенком. Освоив эти несложные приемы, можно легко научить им ребенка, что позволит ему активно общаться со сверстниками, иметь свое мнение и корректно отстаивать его.
1. Постарайтесь показать Вашему ребенку, что Вы его понимаете. Иногда этот прием называют «отраженным выслушиванием». Он состоит из трех частей:
Демонстрируйте ребенку, что Вы слышите то, что он говорит (например, словами «да», «угу», вопросами «а что потом?», «и что же?» и так далее).
Позволяйте ребенку выражать его собственные чувства. Если ребенок не склонен выражать свои чувства по ходу рассказа, помогите ему, например, сказав: «Я обычно пугаюсь в таких случаях» или «Я бы встревожился».
Докажите ребенку, что правильно поняли его рассказ или сообщение Например, коротко пересказав суть: «Это здорово и заслуживает уважения, когда человек находит в себе силы для того, чтобы…»
2. Внимательно следите за лицом ребенка и его «языком тела» Часто ребенок уверен, что успешно скрывает свои эмоции (грусть, досаду, нетерпение и прочее). Но дрожащий подбородок или блеск глаз скажут Вам иное. Когда слова не соответствуют «языку тела», всегда полагайтесь на «язык тела». И обязательно возвращайте ребенку увиденное, не оставляйте свои наблюдения при себе в качестве «секретного оружия». «Когда ты говоришь об этом, слезки на глазах появляются, наверное, это важно для тебя».
3. Выражайте свою поддержку и поощрение не только словами. Это могут быть Ваши улыбка, похлопывание по плечу, кивок головой, взгляд в глаза, прикосновение к детской руке. Не похлопывайте по голове – этот жест может расцениваться как пренебрежение.
4. Выбирайте правильный тон для ваших ответов. Помните, что тон голоса связан со смыслом Ваших слов. Выбирайте верный тон и не отвечайте безапелляционно или саркастично – дети могут расценивать это как негативную оценку своих действий и замыкаться в себе.
5. Используйте одобрительные фразы для поддержания разговора и показывайте Вашу заинтересованность в нем. Для этого подойдут короткие фразы, показывающие Ваше эмоциональное отношение к обсуждаемой теме, например: «Вот это да!», «Да ну, не верю!», «Здорово!», «Надо же, я бы точно не догадался!» и тому подобное.
Таким образом, ребенок сначала обретет свое собственное мнение внутри семьи, почувствует уважение к своим суждениям. Затем научится выносить его в общение со сверстниками.

Alien

Добрый день!
Кажется, я так стараюсь поступать согласно рекомендациям этой статьи про своё мнение (она мне уже встречалась где-то среди Ваших ответов другим участникам форума).
Только когда можно будет ожидать результат?
И как узнать, сделала ли я всё возможное со своей стороны или же надо корректировать своё поведение?
Если посмотреть, как Серёжа общается с друзьями в садике, то в каких-то ситуациях он ведомый, в каких-то сам всех за собой ведёт. А про игрушки (как в примере), то видела, как он легко уступает игрушку товарищу, и потом мне коментирует "ну я же люблю Андрюшу/Алису и д.т."
Как Вам кажется, может зря волнуюсь?

АнечЬка

Добрый день!

Alien

АнечЬка

Добрый день!

Вам удалось составить карту своего беспокойства?