Сибмама - о семье, беременности и детях

[Кошка в доме]

Марк Юдалевич


Старый город! Не надо хмуриться,
вспомни славных своих сынов:
по твоим нешироким улицам
проходил Иван Ползунов.
Здесь пешком торопливо хаживал,
вечно занят, на вид суров,–
а порой в своем экипаже
проезжал – генерал Фролов.
Люди кланялись им несмело,
но не ведали наверняка –
то, что ими в то время сделано,
будет долгие жить века.
Старый город! Ты видел всякое,
даже уличные бои,
и колчаковские вояки
брали штурмом дома твои.
Были белые, были красные,
был твой путь, как всегда, не прост.
Но, пройдя через все опасности,
город мой хорошел и рос.
В устремленьях своих неистовы,
и дома рвались в небеса,
и приземистые, плечистые
заводские росли корпуса.
...Старый город! Не надо хмуриться,
вспомни славных своих сынов,
по твоим нешироким улицам
проходил Иван Ползунов.



О, эти старые кварталы,
дома, готовые на слом,
они, как тусклые бокалы,
столетним полные вином.
И так ли, нет, а может статься,
в приземистой избушке той
демидовские рудознатцы
зимой вставали на постой.
А позже там пером гусиным,
творил мужик мастеровой
чертеж невиданной машины,
своей машины огневой…
Наискосок в каморке тесной,
грустна, протяжно-широка,
еще живет запевка-песня
сибирской ковки варнака.
А здесь, под сенью самовара,
в вечерней сытости, в тиши,
подсчитывал купчина старый
свои лихие барыши.
И доносился вон оттуда
пропойц неутомимый рев,
треск оплеух и звон посуды –
шумел-гудел кабак царев.
И не за той ли занавеской
до поздней ночи, при свечах,
сидел опальный Достоевский
у друга старого в гостях?


Наша улица Анатолия,
ты была далеко слышна,
ты была страна волейболия
и футбольная сторона.
Деревянные низкие домики,
да листвы тополиной родник,
эти домики, словно томики
в раннем детстве прочитанных книг.
Эта улица книжной полкою,
нет, не кинутой в забытье,
только вот – не припомню сколько,
все мне было не до нее.
Жизнь учила меня, утюжила
и в другие края звала.
И, волнуясь, вдруг обнаружил я –
эта улица все ждала.
Поднимались кварталы праздником,
постаревшей ей не родня,
а она стояла заказником,
золотую давность храня.
Я не знаю, что с нами сталось бы,
если б где-то, пусть далеки,
нас не ждали до самой старости
эти тихие уголки.
Если б наши дороги дальние,
и кривить и прямить устав,
не вели бы в исповедальные,
в изначальные те места.

Я помню собор в Барнауле –
багровая туча прошла,
и словно бы к солнцу прильнули
крутые его купола.
И в синем просторе блестели
его золотые кресты,
но мы понимать не умели
летящей его красоты.
И весь устремлен в поднебесье,
как будто к полету готов,
он символом был мракобесья
по меркам тридцатых годов.
За это с размахом немалым,
довольные очень собой,
мы рвали собор аммоналом,
ломали ломами собор.
Мы были не люди, а масса,
и в этот вписались оскал
ребята из нашего класса,
конечно, и я не отстал.
Работали мы иступленно,
рубили, крушили сплеча,
а рядом, у древней иконы,
горела, мерцала свеча.

Наверно, могут позавидовать
в сибирском городе любом
просторной площади Демидова,
с её Демидовским столпом.
Старинный быт на этой площади
перемешался с новизной:
здесь мчится верховой на лошади,
трамвай проходит стороной.
Вокруг – веков прошедших здания,
что до сих пор у нас в чести,
а рядом, словно с опозданием,
и новые спешат расти.
Когда холодный ветер жёсткий
гуляет тут осенним днём,
на взгорье стройные берёзки
стремятся греть своим огнём.
И ходит слух, что в этом месте
(народ об этом не забыл)
гулял опальный Достоевский,
когда в сибирской ссылке был.


Пойдём гулять по Осипенко,
По Пивоварке, по солярке!
Как незаметно, постепенно
Любовь меняет аватарки!

Как обольстительно смеётся,
Как беззастенчиво блефует!
Я знаю, пятна есть на Солнце.
Я на Земле перезимую.

Ты где-то рядом, чую носом,
Тебя по запаху узнаю.
"Пошив мешков для пылесосов" –
Какая вывеска смешная.


Прощай, моя любовь! Такое солнце,
Что город стал песочными часами
И каждые глаза припорошило
Калёной струйкой жесткого песка.
Троллейбусы сопят, исходят потом,
И толстые мороженщицы тают,
Отсчитывая липкие копейки
За свой волшебный, золушкин товар.
Прощай, моя любовь! Куда податься?
"Под шпилем" — злая очередь за соком,
В кофейне — тарарам, поскольку лето,
Каникулы, безделье и жара.
И — жажда, жажда — пересохла глотка.
(Но как сегодня женщины красивы!
Смотри, вон та, в короткой красной юбке...
Как бабочки, как выставка цветов.)
Прощай, моя любовь! Пройдем базаром,
Спасемся от жары в кинотеатре.
Последняя, последняя прогулка —
И это солнце, плавящее лоб...
Ты купишь мне букетик на Октябрьской —
Немного жалкий, вялый, полумёртвый, —
И поглядишь от зноя томным взглядом,
И будешь яростно ловить такси.
Прощай, моя любовь! В такое время
Сказать "прощай" невыносимо трудно.
Уж лучше — в октябре, с листом последним.
Под флейту тонконогого дождя...


На Ленинском позёмка начинается,
Нас возвращая из тоски в себя.
В "кофейнике" икона подновляется,
И мальчики кровавые сидят.
И кофе чёрный, и миндаль поджаренный
Приносит мне старушка, семеня,
В углу бесстрастный гитарист лажается,
Вытягивая нервы из меня.
Саксонского фарфора, антикварные,
Благоухая, чашечки стоят.
На стенках знаки противопожарные
И маски завсегдатаев висят…

_________________
хочу весну поймать за шкирку
спросить где шлялась прямо в лоб
и мордой тыкать тыкать тыкать
в сугроб

Мы демократию приветствуем, но не практикуем (с)

[Кошка в доме]

Владимир Коржов

По нашей улице щербатой
Стучали утром костыли.
Отец прошел войну солдатом
До вражьей выжженной земли.
Мечтал до грозного Берлина
Отец с победою дойти...
Противотанковая мина
Подстерегла его в пути.
Сорок четвертый год. В июле
Встал госпитальный эшелон
В тылу глубоком — Барнауле.
Я в этом городе рожден.
Мне пятьдесят. Я благодарен
За то, что не видал войны.
Портрет отцовский мной поставлен
На книжной полке у стены.


Разбушевалась Барнаулка,
Бурлит, как в прошлые года,
И мимо тихого проулка
Рокочет мутная вода.
Наш дом, как сторож дядя Ваня –
Больной, усталый и седой, –
Согнувшись, папиросу тянет,
Дымок пуская над трубой…
Ночами звезды хороводят,
Меж редких туч плывет луна,
И кажется, что детство ходит
У молчаливого окна.

_________________
хочу весну поймать за шкирку
спросить где шлялась прямо в лоб
и мордой тыкать тыкать тыкать
в сугроб

Мы демократию приветствуем, но не практикуем (с)

[Кошка в доме]

Юлия Нифонтова

Почему называют столицею мира
Не веселый Париж, не горячий Стамбул,
Не монгольскую степь, не вершины Памира,
Не какой-нибудь сити – тебя, Барнаул?
Ты похож на большого красивого зверя,
Что устал от забот хлопотливого дня.
Я так свято в родное пристанище верю –
Не предашь, не отвергнешь, не бросишь меня.
Перекинув мосты, словно сильные руки,
Засыпает мой город – добряк, исполин.
В твое сердце амуры нацелили луки...
Назначай нам скорее свиданья свои!


Михаил Гундарин

Рассвет на Балтийской
Я смотрю из окна на трамвайную линию:
как стремится она обогнуть горизонт!
Как плавна эта сталь! Словно явь, словно сны мои
в эту ночь получившие верный дисконт.
Я его заслужил в пору мертвосезония,
между ночью и ночью, в подсолнечной мгле.
Как упрашивал я, как же я урезонивал
равнодушную зелень усталых аллей!
Я просил этот мир ускользнуть от охранников,
от размноженных массово пристальных глаз.
О бессилие слов! О сладчайшая паника!
Но не видит никто то, что вижу сейчас -
ту же рощу (как будто бы нотная грамота
непонятна до слез и до слез хороша)...
Это, знаешь ли, просто охранная грамота,
за которую я не платил ни гроша.

Валентина Полякова

Объяснение в любви
Люблю тебя, мой город милый,
Твои проспекты, переулки,
И парки, и Оби разливы,
И даже улиц гомон гулкий.

Ты с каждым годом все моложе,
И хорошеешь, расцветая,
Свои достоинства ты множишь,
Столица хлебного Алтая!

Люблю и тихие проулки,
В них словно старина уснула,
Туда в свободные минутки
Иду — к истокам Барнаула.

Люблю тебя, мой город славный!
Люблю и праздники, и в будни!
Пусть ты в судьбе моей не главный,
Но в моем сердце — самый чудный!

_________________
хочу весну поймать за шкирку
спросить где шлялась прямо в лоб
и мордой тыкать тыкать тыкать
в сугроб

Мы демократию приветствуем, но не практикуем (с)

[Кошка в доме]

Михаил Гундарин



В весеннем городе кругами

Брожу, как часовая стрелка.

Еще не утвержден регламент,

Лёд не сошел, и в лужах мелко…

Но воздух! В первый день весенний,

Пока деревья не проснулись

И холодит еще колени

Позёмкою февральских улиц –

Окно откройте! Или лучше

Во двор сбегите. Без сомненья,

Наступит срок поры кипучей,

Но что прекрасней пробужденья?

Но прелесть птичьей перебранки

И пир в развалинах империй

Я променял на взгляд с изнанки,

Как смотрят зеркала и звери.

Протёртый тряпочкой из замши,

Мир светел с птичьего полета.

Но трижды счастлив описавший

Себя внутри водоворота!

2

Так умирает свеча.

В городе пахнет дождем.

Ночь моего плеча

Коснулась своим плечом.

Я преградил ей путь,

И отступил назад.

(Так теряется суть).

Кончился листопад.

Праздник мертвых свечей!

В сумерках город тих.

О, я не знаю, чем

Ночь эта слаще других!

_________________
хочу весну поймать за шкирку
спросить где шлялась прямо в лоб
и мордой тыкать тыкать тыкать
в сугроб

Мы демократию приветствуем, но не практикуем (с)

[seveta]

Кошка в доме
Привет а можно про Алтайский край? Или есть другая ветка?
Моё любимое стихотворение у Ларисы Хомайко. Особенно хорошо читать его в конце февраля. Душевно так получается

"Баллада о минус сорок"

История о том, как поэтический обозреватель мучительно ищет и все же находит в себе силы пережить грядущие морозы.

Ох, опять сбиваюся на прозу,
Ох, опять перехожу на мат:
Лютые февральские морозы
С завтрева над краем затрещат.

_____

К нам антициклон идет, как ворог,
Сопли замерзают и висят.
Обещают завтра минус сорок,
Или хуже — минус пятьдесят.

_____

Мне про местный климат все известно,
Сволочь климат, был таким и встарь.
Заявляю я, что так нечестно!
Ведь февраль на улице, февраль!

_____

В феврале положены метели
(Вот по крыши нас и замело).
А в дальнейшем все бы мы хотели,
Чтоб спокойно было и тепло.

_____

Чтобы тихо сумерки синели,
Чтобы розовел закат слегка,
Чтобы вышли в белые аллеи
Мы с тобой, мой друг, в руке рука…

_____

Ой вы, ой вы, гусли перегуды!
Ой ты, друг синоптик, гой еси!
…Лучше валенки себе добуду,
Чем сидеть без толку, голосить.

_____

Все равно придет мороз, скотина,
Как его, вражину, ни ругай.
Потому что здесь не Аргентина.
Здесь у нас, друзья, Алтайский край.

[Кошка в доме]

seveta

_________________
хочу весну поймать за шкирку
спросить где шлялась прямо в лоб
и мордой тыкать тыкать тыкать
в сугроб

Мы демократию приветствуем, но не практикуем (с)

[Bag_ira]

Татьяна Чернавина

Барнаул


Каждый город -свои приметы
и настрой,
будто трав настой.
Этот - Невские любит рассветы,
тот - закат над Москвой -рекой.
Ну а мне никуда не деться
от просторов моей Оби.
С Барнаулом срослась я сердцем
полным радости и любви.
Я проспектом пройду зелёным,
посижу у "сковороды".
С колокольни Никольской звоны
будут как серебро чисты.
Заскочу в гастроном "Под Шпилем",
в парк Меланжевый загляну.
Помнишь,
как мы с тобой любили,
слушать вечером тишину.
Там скамейка под старым клёном,
утки плавают на пруду...
Вновь проспектом иду зелёным,
внучку за руку я веду.

_________________
коллаген, закваски (пробиотич,йогурт, )*Попутные грузы Брн-Нск-Брн****незамерзайка. 89059838297

[ванилль]

Барнаул

Юрий Загинайлов
Из цикла Россия

Там, где мост-великан через реку шагнул,
И стоит, как Атлант, не качается,
Начинается город творцов – Барнаул,
И Алтай золотой начинается.

Там, где небо рассветом коснулось земли,
Лукоморьем река полноводная.
У причала речные видны корабли,
А за ними - поля плодородные.

Город-сказка встаёт из воскресших былин,
В нём театры и храмы возводятся.
И крестом на восток телецентр- исполин,
Словно перст Пресвятой Богородицы.

За поэтом певец, за певцом – музыкант
Каждый год здесь, не реже, рождаются.
Здесь бездонный российский накоплен талант
И искусству здесь гимны слагаются.

Город русский от звона церквей до ухаб,
По асфальту проспектов разбросанных.
Город-стройка, грядущего века прораб,
Он - как дар Богородицы посланный.

Там, где мост-великан через реку шагнул,
И стоит, как Атлант, не качается,
Начинается город творцов – Барнаул,
И Алтай золотой начинается.