Сибмама - о семье, беременности и детях

[Юша]

А не дай бог - сексуальный взгляд. Иная учительница как глянет! Всё! И никаких эротических фото не надо....

_________________
Ослик был сегодня зол:
Он узнал, что он -- осел. (С.Маршак)

[Медянка]

Я, наверное, извращенка. Но я даже в подработке в стриптизе не вижу ничего страшного.
Если человек хороший.

[Пчелушка]

Секс тоже не страшен. И чего проституток гоняют? Зачем порнуха под запретом? Да и возраст совокупляющихся разве не их личное дело?
Я не понимаю, действительно не видите разницы между купальником на отдыхе и купальником- костюме проститутки?

[Meroko]

Медянка
Ничего плохого, они даже помогают детям обрести в будущем профессию и неплохой дополнительный приработок.

[Юша]

[Sol'ka]

[Демоверсия]

[Пчелушка]

[burya]

Ну, если уж речь пошла про "учительницу из Омска", это не просто "фото в купальнике", это абсолютно четкая пинап-стилизация, а пинап — это софт эротика, или, как деликатно определяет Википедия, "фривольный стиль".

_________________
макарулька Поля (6.05.93), карамулька Софа (15.06.02)

"Наверное, я - мыслящий омлет" (с)

[Angol]

Навеяло темой.....)))

Скрытый текст: Показать Александр Иванович Куприн Наталья Давыдовна Она шестнадцать лет была классной дамой в N-ском институте благородных девиц и пользовалась исключительным, беспримерным уважением со стороны как ди­ректрисы, так и всего высшего начальства. В ней чтили ее педагогическую строгость, суровую преданность делу и многолетний опыт. Между другими классными дамами ходили слухи, что она пользуется у директрисы привилегией интимных докладов после вечернего чая. Поэтому ее не любили, сторонились от нее и побаивались. Институтки трепетали перед ней, и класс ее всегда был образцовым по благонравию и успехам: этого, однако, она достигала без криков, без наказаний, даже без жалоб родителям девочек и начальству. Было что-то властное в ее холодном, немигающем взоре, чувствовалась уверенная сила в спокойном тоне ее голоса. Бойкая школьная семья ей одной из всех дам не могла дать хлесткого хо­дячего прозвища. Окончив курс в институте с золотой медалью, она в нем же осталась классной дамой. У нее не было ни детства, ни прошлого, ни чего-нибудь похожего на самый невинный институтский роман – точно она и на свет божий родилась только для того, чтобы стать классной дамой. Однако она была красива. У нее было лицо с тонкими чертами, желтоватое и смуглое, усыпанное хорошенькими родинками. Такие лица, слегка чахоточного типа, всегда нравятся мужчинам. Ее талии завидовал весь институт. Тем не менее никто не покушался за нею ухаживать. Каждому казалось, что он одним легкомысленным помыслом обидит эту девушку, всю себя посвятившую воспитанию детей. Кто-то из знатных попечителей института назвал ее «бессменным часовым». Действительно, службе она посвящала двадцать часов в сутки – остальные четыре часа шли на сон. Впрочем, иногда, проснувшись среди ночи, она неслышными шагами обходила дортуары, как и всегда туго затянутая корсетом, застегнутая на все пуговки форменного платья. От нее не укрывалась ни одна мелочь из серой жизни ее птичника, точно она обладала способностью читать помыслы в самом их зерне. За все время своей долгой службы Наталья Давыдовна только однажды воспользовалась долгим отпуском – именно тогда, когда, по совету докторов, она вынуждена была уехать на четыре месяца для поправления своего расшатанного службой здоровья, купаться в одесских лиманах. Кроме этого случая, она почти не покидала стен института. Только изредка, не чаще раза в два или три месяца, она испрашивала позволения провести ночь с субботы на воскресенье у своей больной тетки, жившей где-то на самом краю города и страдавшей несколько лет подряд жестокой женской болезнью, не позволявшей этой почтенной женщине никогда вставать с кресла. Но, проведя мучительную ночь у постели больной, страдавшей страшной бессонницей и к тому же капризной и раздражительной, Наталья Давыдовна рано утром уже являлась в институт, чтобы вместе со своим классом поспеть к обедне. По окончании службы, когда директриса, первой приложившись ко кресту, становилась на видном месте около клироса, а все классные дамы, возвращаясь от креста, делали ей реверансы, она знаком головы подзывала к себе Наталью Давыдовну: – Eh bien! Comment se porte madame votre tante? (Ну, как чувствует себя ваша тетушка? -фр.) – Princesse, dieu seul peut la sauver. Elle souffre beaucoup ,– отвечала классная дама, вздыхая и глядя признательно на начальницу. (Только бог может ее спасти, княгиня.Она очень страдает – фр.) –Pourquoi n’etes-vous pas restée encore auprиs d’elle? – Je suis venue pour remplir mon devoir, princesse. – Mais vous meme, mon enfant, vous avez l’air maladif. – Ma tante n’a pas fermé l’oeil pendant toute la nuit. – Pauvre enfant! Vous perdez votre santé! Allez vite vous reposer, ma chérie . Я сейчас же прикажу прислать вам бульону и вина. (– Почему же вы не остались еще с ней? – Я вернулась, чтобы выполнить свои долг, княгиня. – Но у вас у самой, мое дитя, болезненный вид. – Моя тетушка всю ночь не смыкала глаз. – Бедное дитя! Вы губите свое здоровье. Ступайте скорей отдохнуть, моя дорогая – фр.) Вид в эти воскресенья у Натальи Давыдовны бывал совсем болезненный. Казалось, она только что встала после тяжкого недуга или очнулась от безумной оргии; так было бледно и истомлено ее лицо со ввалившимися, окруженными тенью глазами, с пересохшими и искусанными губами. Но дело в том, что никакой тетки у Натальи Давыдовны вовсе даже и не было. И всего удивительнее то, что в продолжение шестнадцати лет никто в этом ни разу не усомнился. Раз в два или три месяца, в субботу, после всенощной, Наталья Давыдовна скромно спрашивала директрису: – Ne permettrez vous, princesse, d’aller voir ma tante? – Mais certainement, mon enfant. Seulement ne fatiguez pas trop . (– Вы разрешите мне, княгиня, проведать мою тетушку? – Ну, конечно, дитя мое. Вы только не слишком утомляйтесь – фр.) И Наталья Давыдовна, убедившись, по обыкновению, что ее птичник спит крепким сном утомившейся за день молодости, медленно выходила из институтских ворот, мимо почтительно кланявшихся ей сторожей и швейцаров. Отойдя довольно далеко от ограды, она вынимала из кармана густую черную вуаль, окутывала ею лицо, и вдруг вся мгновенно изменялась. Это уже была кокотка, искательница приключений, швейка из хорошего магазина – все, что угодно, только не пунктуальная и строгая классная дама. Она шла свободной, развратной, слегка развинченной походкой женщины, привыкшей принадлежать сотням мужчин. Она провожала головой встречных прохожих, вызывающе смеялась, когда ее затрагивали, и в то же время, осторожная и внимательная, она зорко следила, чтобы не попасться близко на глаза кому-нибудь, видевшему ее раньше. Ее красивая фигура привлекала мужчин, но на все предложения она отрицательно кивала головой, отделываясь от самых настойчивых дерзким, иногда циничным восклицанием, спасаясь от пьяных бегством. Она искала. Давний опыт и безошибочный инстинкт тайной развратницы указывали ей среди сотен обращенных на нее с вожделением лиц то, которое ей было нужно. Во взгляде, в хищном профиле нижней челюсти, в плотоядной улыбке белых и мелких зубов, в походке эта Мессалина узнавала черты страстного, ненасытного и неутомимого самца и выбирала его. К красивой наружности, к возрасту, к костюму она оставалась совершенно равнодушной; иногда это бывал старик, иногда горбатый, иногда едва оперившийся кадет. Намеченная ею жертва никогда не ускользала от нее. Случайное прикосновение ее локтя, беглый взгляд, самый тон, которым она произносила шаблонные уличные фразы, заставляли желать ее близости. Без сомнения, существуют какие-то тайные, незримые нити, по которым мысли одного человека могут мгновенно сообщаться с мыслями другого, хотя бы даже только что встреченного на улице. Она везла своего избранника куда-нибудь на край города, в грязную гостиницу с самой скверной репутацией, и целую ночь напролет, без отдыха, предавалась тем наслаждениям, какие только могло изобрести ее необузданное воображение. Утром, когда ее случайный друг, утомленный чудовищной оргией, засыпал тяжелым сном, поминутно вздрагивая, она тихо выскальзывала из постели, одевалась и, заплатив за все ночные расходы, спешила на извозчике в институт. Ни разу никому она не дала второго свидания, хотя все, в промежутке между двумя ласками, умоляли ее об этом. Однажды ее любовником был солдат, немолодой, очень грузный человек, кажется, штабный писарь. Это случилось в декабре. Под утро, когда стало рассветать и занавески вырисовались на побелевших окнах, он, возбужденный ее ласками, обнял ее, положил голову на ее грудь, и вдруг захрипел и остался неподвижным. Через несколько секунд, в продолжение которых Наталья Давыдовна беспокойно расспрашивала его, что с ним, писарь стал холодеть. Тогда она догадалась и, вне себя от ужаса, закричала таким отчаянным голосом, что номерная прислуга сбежалась и выломала двери. Через полчаса явилась полиция и судебный следователь. Судебный следователь, человек пожилой и умный, сразу узнал Наталью Давыдовну, которую он видел каждый четверг в приемной зале института, куда приезжал навещать свою дочь. Он хотел замять историю, но его поразило ее бесстыдство. Оправившись от ужаса, в который ее привел мертвец, обнимавший ее нагую грудь, и видя, что все равно ее положение в институте погибло, она стала цинично откровенна. Она стояла перед следователем в одной юбке, убирала длинные волосы, закинув назад голые руки, и, не выпуская изо рта шпилек, говорила ему: – Вас удивляет, как это шестнадцать лет никто не имел даже и тени подозрения? Ах, это-то и доставляло мне страшное удовольствие. Знаете ли, иногда, оставшись одна в своей комнате, я задыхалась от смеха, когда вспоминала об этом. Это было восхитительно! Слыть чуть ли не святой и по ночам распутничать. Да что я вам говорю! Вы, женатые мужчины, не хуже меня понимаете эти тайные наслаждения. Поверите ли: никому и в голову не приходило, что я ездила в Одессу вовсе не для лиманов, а просто потому, что была беременна. Следователь глядел на нее с любопытством, смешанным со страхом. – Но неужели вы ни разу не столкнулись с вашими знакомыми? – спросил он, недоумевая. Она расхохоталась. – Нет, к счастью, не встретилась. Да все равно я ничем не рисковала, если бы и встретилась. Я бы предложила ему пойти со мной – и только. Ну, скажите, вот вы именно, почтенный человек и семьянин… Разве это предложение не заставило бы вас одной своей оригинальностью побежать за мной? Вы, наверное, уже от своей дочери порядочно наслышались о моих добродетелях! И затем, воткнувши гребенки в волосы и сев на кресло, она спокойно прибавила: – Потрудитесь послать за посыльным. Я хочу его отправить в институт за моими вещами и документами. Кстати: распорядитесь, чтобы мне дали позавтракать. Скрыть

[Лёля]

Сама учитель и просто неприятно. Я конечно по профессии давно уже не работаю, но со многими коллегами общаюсь, есть те, которые со старшеклассниками курить в кусты бегают, а есть, кто в аквапарк не пойдут из-за страха встретить там своих учеников. Учитель ( и вообще взрослый) носитель культуры, как мы видим все преподносят разное.

_________________

[Юша]

[Sol'ka]

[Юша]

[burya]

Юша, я понимаю. Это скорее в адрес тех, кто пишет "а четакова, просто фото в купальнике, у всех лежат в сети такие фото". Неважно, как оно попало в сеть, но это не совсем фото в купальнике, это фривольное фото. И глупо это не замечать.

_________________
макарулька Поля (6.05.93), карамулька Софа (15.06.02)

"Наверное, я - мыслящий омлет" (с)