Сибмама - о семье, беременности и детях

[aliina]

Баба Маня
Тоже прочитала
прочитав подряд 3 рассказа Степновой напрашивается вывод, что у неё все рассказы обречённые, малопросветные и про женщин с тяжёлой судьбой. Я правильно поняла?

[Карта № 775577]

Баба Маня
Тоже прочитала
прочитав подряд 3 рассказа Степновой напрашивается вывод, что у неё все рассказы обречённые, малопросветные и про женщин с тяжёлой судьбой. Я правильно поняла?

[Баба Маня]

aliina
Те, что я читала, - да! Для меня тоже беспросветные. Но, для меня, есть в них правда жизни.

[lekal]

Итак, сегодня подозреваемым лидром у нас сегодня есть
Баба Маня. Подозревали - Merveille, Sunwait, Юля-я, Кхалисси, aliina.
Ииии
Никто не угадал Рассказ предложила Юля-я . Поздравляю Юлю с хорошей маскировкой

_________________
Я-Лена. Можно на ты.

[КРАСПАПА]

Не знаю, я бы сейчас что нибудь типа Дины Рубиной - "Астральный полет души на уроке физики" прочел.
... два последних рассказа совсем не мои.

[Баба Маня]

У-у-у! Отвела глаза!
Спасибо Юля-я за рассказ! Вчера у меня был день Степновой.

[Шагане]

Юля, спасибо!
Но почему именно этот рассказ?

Добавлено спустя 4 минуты 26 секунд:

Из свежего сборника Степновой "Где-то под Гроссето" мне ОЧЕНЬ понравился рассказ "Варенье из каки". Он под спойлером.

Скрытый текст: Показать Они влюбились с первого взгляда. С первого вдоха даже – четко следуя модной теории о биохимии чувств. Сигнальные молекулы, нейромедиаторы, гормоны, торопливый, неистовый кровоток. Я люблю тебя. Я тебя обожаю. Прижать к себе, стиснуть до хруста, сделать частью себя. Переварить – жадно, медленно, без остатка. Ни с кем никогда не делиться. Неотвратимая физиология любви. Вечерами выходили в сад с бутылкой вина, нашаривали в ночной траве абрикосы, еще теплые, напитанные долгим солнцем, и садились, прижавшись спинами к огромной сморщенной ноге эвкалипта. Подумать только, здесь растут эвкалипты! Подумать только, а если мы влюбились не разом, не вдвоем, не навсегда? Они качали невидимыми головами, ужасаясь. Тогда конец супружеству, маленькому чудесному приключению, которое они так берегли, конец «мы и они»: одному бы пришлось уехать, другому остаться, одному жить, другому… Горлышко бутылки звякает о зубы. Осторожно! Это же не совиньон? Нет, верментино. Вкусно, правда? Золотое, плотное, грустное вино. Я люблю тебя. Я тоже тебя люблю. Оба замолкали, понимая, что вся их маленькая человеческая любовь – ерунда по сравнению с тем, что сделала с ними Тоскана. Вот, имя произнесено, и сразу стало стыдно и больно. Потому что ее, бедную, выставленную напоказ, прелестную, деревенскую, растащили на открытки, на статьи, растерзали по блогам. Каждый считает, что вправе ее любить – не только они. С этим совсем, совсем ничего нельзя поделать. Толпы туристов, шарканье ног, ор отвратительных голосов. Чужие руки. Жадные, глупые, неумелые. Страшнее и нестерпимее всего – конечно, соотечественники. Просто потому, что, к сожалению, понимаешь каждое их слово. Наташка, вино взяла? Да ну, кислятину эту, я в ней не разбираюсь! По деревенской продуктовой лавке (по их деревенской продуктовой лавке!) мчит, громыхая копытами, семейство. Пекорино брунелло, овальная даже на вкус моцарелла, кабаньи колбаски, порчини – мимо, читатель, мимо. В тележке подпрыгивают седые от ужаса свиные отбивные, картошка, ждущая часа, чтобы стать free. Красные шеи, могучая поступь, зычный рев. Самка проносится мимо рядов зеленоватого frizzante и хватает литровую бутылку польской водки. Самец отвешивает детенышам по гулкой затрещине – запускает педагогический процесс. Зачем вы приехали сюда, гунны? Зачем топчете наш простодушный рай? Герои мои переглядываются и, не сговариваясь, переходят на итальянский, пока ломаный, неловкий, но такой лакомый. Чур, прочь, отрекаюсь, отрекаюсь, отрекаюсь, даже от родного языка своего, от этого надоедливого сатаны. Будьте прокляты, соотечественники, изыдите! Провалитесь в свой уродливый ад, составьте компанию чете англичан, что сидели тогда – помнишь? помнишь, любимая? – по соседству с нами, в ресторанчике с видом на пинии и закат. Что они заказали? Две банки диетической колы, кружку пива и по гамбургеру на каждое свиное рыло. Видите, мы несправедливы ко всем, потому что сама любовь несправедлива! Беременная официантка, юная, глазастая, принесла нам целую миску мидий и бутылку Lacryma Christi и сказала, как равным: Ottima scelta. Отличный выбор! В выпуклом ее животе лежал, улыбаясь, маленький бамбино, мальчик, конечно, мальчик, счастливый только потому, что родится сразу в раю. Мы пили прозрачные горькие слезы Христа, собранные у подножия Везувия, и у них был подлинный вкус, вкус настоящей родины – той, которую выбираешь сам, а не той, в которой угораздило родиться. В первый их приезд – случайный, как незаконное зачатие, – Тоскана была отчаянно недоступная. И немая. Совсем немая. Никто в деревне не говорил по-английски. Они бродили, разинув рты, схватив друг друга за руки, и каждую секунду боялись проснуться. Вокруг улыбались, шумели, компаниями усаживались подкрепиться – с младенцами над и толстыми лабрадорами под столом. Жестикулировали живо, будто дирижировали окружающей жизнью, но всё – мимо них, не для них, сами для себя. Даже местные коты не удостаивали их поглажкой, даже коты. Угрюмо смотрели через плечо и утекали в ближайшую солнечную подворотню. Сердитая старая итальянка выходила с лейкой на крыльцо дома, который помнил еще Микеланджело, в котором четырнадцать раз воевали, трижды умирали от чумы, но все-таки остались живы. Еще у ее деда была тут лавка. Ее прабабушка родилась вот за тем окном. В кантине тихо пылилось вино, которое откупорит на свадьбу внук ее старшего, самого любимого внука. Из пластмассовой лейки лилась витая золотая вода, поила цветы, не имевшие названия: горшки с ними выставляли напоказ, наружу, на улицу – уже для других. Не только для себя. Мир сузился до острия, до точки, стал настоящим. Прежде завзятые путешественники, они нашли место, в котором невозможно было не остаться навсегда. Но пришлось уехать. Они вернулись через три месяца, потом еще и еще – на выходные, на денек, ну пожалуйста, хоть на минуточку. Самоучители, уроки, развешенные по всей квартире желтые липкие стикеры. На каждом – итальянское слово – как винная ягода, спрятавшаяся под шероховатым листом. Io sono. Io sono innamorato. Tu sei. Tu sei tutto per me. На Рождество Тоскана заговорила. Сначала их признали коты, особенно тот, черный, разбойный, что жил у аптеки в городке, прелестном, крошечном, – его имя они не выдавали даже самым близким друзьям. Это был их городок. Больше ничей. Только их. Три улочки, четыре ресторанчика, бар, кафе, пять энотек, две ювелирные лавки. Кладбище. Всего на десять лет моложе Москвы. Однажды они столкнулись у входа в бар с известным российским режиссером, дерганым, похожим на крошечную дрянную копию дон Кихота: усы, бородка, свита из двух теток, брезгливое выражение лица. Она разрыдалась, как маленькая: пропал, пропал Калабуховский дом; он стиснул кулаки, хотел бежать, бить режиссеру морду, но морда уже скрылась, разочарованная, так и не понявшая ничего. Возвращайся в свое Forte dei Marmi, урод! Они выпили в баре по наперстку ристретто – стоя, как настоящие итальянцы. Было солнечно, всюду продавали крупный пористый миндаль и невероятные, праздничные, с не увядшими еще листьями мандарины. Ну да, конечно же, – кот! Он заговорил с ними первый – утробно, низко завыл, заклокотал изнутри так, что они застыли: наверняка изорвет, вцепится, не признает, – но кот, тряся черными косматыми боками, подбежал и с размаху ткнулся башкой сперва в голенище ее замшевого сапожка, а потом – в его джинсы. Они в четыре руки кинулись его обнимать; из аптеки вышел, позевывая, молодой провизор, похожий на персонажа Феллини. Они давно поняли, что он был обычным документалистом, этот Феллини, веселый толстый пройдоха с лицом типичного тосканского крестьянина. Провизор спросил их о чем-то, они, не отпуская кота, ответили и уже не замолкали – до вечера, до счастливой одышки, до хрипоты. У провизора оказалось имя – Мауро, он был сыном толстушки Паолы из бара и собирался перебираться – со всей аптекой – в соседский город, на триста метров выше от уровня моря, от мамы, маммы мии. А знаете что? Приходите вечером в бар. Будет футбол. И был футбол. Прежде они никогда в жизни не смотрели футбол. Всё, всё оказалось не так, как они себе воображали. В миллион раз лучше. С ними заговаривали старушки, требовавшие немедленно купить соседский дом, потому что он пустой, а мне нужны хорошие соседи. Вы же будете хорошие соседи? Будете косить траву? Семена от нее летят на мои клумбы. Племяннице старушки принадлежали обе ювелирные лавки, а муж племянницы сбежал на кладбище – негодяй, бросил девочку с тремя детьми, впрочем, что с него возьмешь? Француз, иностранец, на него с самого начала не было никакой надежды. Коренастый пузан, дружелюбный увалень с глуповато-хитрой физиономией, которого они принимали за нанятого из милости родственника, оказался хозяином их любимого ресторанчика. Массимилиано! О! Друзья! Он выходил навстречу, раскинув щедрые руки, помнил столик, который нравился им больше всего, вино, от которого она жмурилась и ахала, сам подавал тарелки. Черные трюфеля, оливковое масло, белая паста, солнечный свет. Туристов на Рождество почти не было, местные сидели по домам либо разъехались по другим краям, которые отчего-то считали краше собственного. Рай для тех, кто живет в раю. Как отсюда можно было уехать добровольно? По утрам прямо к их окнам прилетал фазан. Важно сидел на ограде, соображая, что бы стянуть, они пытались соблазнить его пресным тосканским хлебом, но фазан, взмахнув целой радугой, медленно улетал, неискушенный. Единственное, что здесь было не идеально, – это хлеб. Но они были готовы обойтись без хлеба. В канун рождества чуть похолодало – плюс десять градусов, легкий прохладный намек на приближающийся праздник. Они пошли выбрасывать мусор в одних свитерах – и по дороге встретили почтенную синьору в норковой шубе и на велосипеде. На руле – плетеная корзина. В “Conad” за покупками. Синьора неодобрительно посмотрела на тяжелый мусорный пакет у него в руках. Это была женская работа. Эту работу должна была делать женщина. Они засмеялись, помахали ей, но сеньора возмущенно застрекотала дальше, сверкая то спицами, то рыжим драгоценным мехом. Наверняка будет сплетничать с кассиршей, той черной, синегубой, увешанной бранзулетками, что ненормально оживлялась при виде каждого малыша. Зеленый пластиковый контейнер (называется “bidone”), в который сносил мусор весь городок, был с головокружительным видом на море, которое зимой просто рисовали на картоне, одной синей густой линией, всё темнеющей и темнеющей к горизонту, пока не наступали сумерки. Обедать решили у Массимилиано, набрав в честь праздника и того, и сего, и самого лучшего вина, которое только мог выдержать их скромный кошелек. Мимо ресторана прошел старик, высокий, красивый, с дворняжкой в поводу; еще не знакомые, но уже родные, они заулыбались приветливо, совершенно счастливые, как дураки. Как дураки. Старик остановился. Дворняжка тоже. Saluta la signora, попросил старик, и дворняжка отвесила ему неуклюжий и стыдливый поклон. Non me. La signora! И дворняжка тотчас исправила оплошность. Он защелкал фотоаппаратом, она засмеялась и сразу заплакала – она всё время тут плакала, быстро, легко, – и Массимилиано, вышедший из кухни с десертом в руках, терпеливо переждал этот крошечный сверкающий дождь. Это ничего, хорошие слезы, просто тут совсем близко к Богу, – объяснил он и поставил перед ними две дрожащие от нежности паннакотты, на каждой – ложка варенья. Она попробовала: что-то очень знакомое, но нет, не разобрала, попробовала снова – и снова не угадала. – Яблоки? – спросила она, стараясь не делать ошибок и выдержать правильную интонацию. – Это ведь яблоки, Массимилиано, да? – Нет, – ответил Массимилиано. – Это не яблоки. Каки. Карманный разговорник (на всякий случай всегда с собой) предложил им на выбор айву, груши и, застеснявшись, умолк. Нет, не айва, синьора, говорю же – это каки. Варенье из каки. Тут их много. Погуляйте вокруг. Вы увидите. Они не стали гулять, понеслись домой, толкаясь, как дети, помирая со смеху и строя немыслимые предположения. Кабачки? Дыни? Ну какие сейчас кабачки и дыни! Ты что! Погоди, сейчас всё узнаем! Интернет, сонный, деревенский, еле ворочался, Google-переводчик открывался целый час. Каки оказались хурмой. Он вышел на улицу и нарвал ее прямо с дерева – вяжущую, круглую, похожую на чуть помятое в пальцах солнце. * * * Массимилиано забрал чаевые – слишком щедрые, чтобы обрадоваться: чужое расточительство всегда обидно – ты вкалываешь с утра до вечера, гнешь спину, дрожишь мордой над раскаленными кастрюлями, ради каждого чентезимо, а они… Массимилиано махнул рукой, закурил. Старик с дворняжкой вернулся, взял стаканчик граппы, понюхал, покачал головой. Я бы убил жену за такую граппу. Я бы тоже, откликнулся Массимилиано. Но это покупная. Дрянь для туристов. Давай, пей и проваливай, мне пора домой. Рождество. Старик еще раз покачал головой. Надоели эти русские, – сказал вдруг Массимилиано. Сил нет. Приезжают и думают, раз у них деньги, они здесь свои. Гнать бы их всех. Изгадили всё побережье. Кризис, – невпопад ответил старик. И первая рождественская звезда медленно выплыла на невероятное итальянское небо. Скрыть

[aliina]

Ох, Юля-я , не доверилась я своей интуиции, а она мне подсказывала тебя заподозрить спасибо за предложение, я как будто несколько мини-мелодрам посмотрела

[Карта № 775577]

Ох, Юля-я , не доверилась я своей интуиции, а она мне подсказывала тебя заподозрить спасибо за предложение, я как будто несколько мини-мелодрам посмотрела

[Юля-я]

Добавлено спустя 4 минуты 55 секунд:

Шагане
не знаю, Лен на тот момент, я как раз закончила ее Безбожный переулок, тут нужны были идеи для этого ФМ. Решила я все таки прочесть ее рассказы, познакомиться со Степновой с другой стороны.... И, видимо, настроение у меня было такое - меланхолия и уныние, что именно этот рассказ лег в душе так, как нужно....На поверхности лишь действия, мимика, физическая оболочка, а душевные терзания обоих героев, их одиночество рядом друг с другом и куча переживаний очень глубоко...Нет объяснения причин, корней данной проблемы, есть только выход...Остальное каждый додумает так, как ему нужно

_________________

[Merveille]

Юля-я
Спасибо за рассказ Зацепил.

_________________
Моему сыночку 20 лет 1 месяц 7 дней
Моей доченьке 8 лет 3 месяца 11 дней

[Кхалисси]

Юля-я
Юля, спасибо за рассказ! Мне он очень напомнил моё собственное состояние перегорания и отчуждения, когда, действительно, ничего не хотелось после холода и постоянного удержания "на расстоянии".

[Баба Маня]

Шагане
Классно! Как обухом по голове!

[ИРРА]

Юля-я
Спасибо за рассказ!

_________________
***
Диетпитание: если нельзя, но очень хочется...
***
Что бы ни случилось, нужно помнить — это всего лишь жизнь, и мы прорвемся! ©Дин Кунц.

[Sunny's mom]

Юля-я
Спасибо за рассказ

[Шагане]

[lekal]

Доброе утро, друзья.
Мы прочитали подряд несколько неоднозначных рассказов, вызвавших различные реакции И я решила воспользоватся своим служебным положением и специально выбрать рассказ для выходного чтения.
Проходите, располагайтесь, угощайтесь кофе

И читаем новый рассказ № 7
Н.Носов. Огородники. читать тут http://www.planetaskazok.ru/nnosovskz/ogorodnikinosov

О Николае Николаевиче Носове

Скрытый текст: Показать Николай Николаевич Носов родился 10 (23 ноября) 1908 года в Киеве, в семье эстрадного артиста, который в зависимости от обстоятельств работал и железнодорожником. Детство его прошло в небольшом городке Ирпень, недалеко от Киева, где мальчик и начал учиться в гимназии. Николай был вторым сыном в семье. Ещё в семье был старший брат Пётр и младшие брат и сестра. Маленький Николай любил бывать на выступлениях отца, смотреть концерты и спектакли. Родители даже думали, что мальчик тоже хочет стать актёром. В школьные годы он хотел стать музыкантом и долго мечтал, чтобы ему купили скрипку. После покупки скрипки Николай понял, что учиться музыке нелегко, и скрипка была заброшена. Детство и школьные годы Николая Носова пришлись на тяжелейший период в российской истории: Первую Мировую и Гражданскую войну. Недостаток продуктов, отсутствие тепла и электричества холодной зимой, болезни были обычным явлением того времени. Вся семья переболела тифом. К счастью, никто не умер. Николай вспоминал, что когда он выздоровел (он болел дольше всех), его мать плакала от радости, потому что все остались живы. «Так я узнал, что плакать можно не только от горя». Носов с гимназических лет увлекался музыкой, театром, шахматами, фотографией, электротехникой и даже радиолюбительством. Чтобы прокормить семью, Николай с 14 лет был вынужден работать: был газетным торговцем, землекопом, косарём и т. п. После 1917 года гимназия была реорганизована в школу-семилетку. Закончив её в 1924 году, он работал чернорабочим на бетонном заводе в Ирпенe, потом на частном кирпичном заводе в городе Буча. После Гражданской войны Николай увлёкся химией. Вместе со школьным товарищем он организовал химическую лабораторию на чердаке его дома, где друзья проводили разные опыты. Носов вспоминал: «По окончании школы я был уверен, что должен стать химиком и никем другим! Химия мне представлялась наукой из наук». Николай хотел поступить на химический факультет Киевского политехнического института, но не смог, так как он не закончил профшколу, дающую законченное среднее образование. Николай стал обучаться в вечерней профшколе, готовясь к поступлению в политехнический вуз. Одновременно с этим он пошёл работать на Ирпенский кирпичный завод. Но перед поступлением Николай вдруг передумал и в возрасте 19 лет поступил в Киевский художественный институт. Николай тогда серьёзно увлёкся фотографией, а затем и кинематографом. Это и повлияло на его выбор. Через 2 года, в 1929 году, Николай Носов перевёлся в Московский институт кинематографии. В 1932 году он закончил его и до 1951 года работал постановщиком и режиссёром мультипликационных, научных и учебных фильмов[3]. Автобиография детского периода частично отражена в книге «Тайна на дне колодца» (см. напр. Из-во «Детская литература», 1982 г.) собрание сочинений Н. Носова в 4-х томах, т. 4 В годы Великой Отечественной войны Носов занимался режиссурой учебных военно-технических фильмов для РККА. Литературное творчество С 1938 года начинает писать детские рассказы, но профессиональным литератором становится только после Великой Отечественной войны. Первый рассказ Носова был опубликован в 1938 году, назывался он «Затейники». Потом были опубликованы другие рассказы: «Живая шляпа», «Огурцы», «Чудесные брюки», «Мишкина каша», «Огородники», «Фантазёры» и др. Печатались они, в основном, в журнале для детей «Мурзилка». Эти рассказы вошли в первый сборник Носова «Тук-тук-тук», 1945[. Через год издательство «Детгиз» выпустило следующий сборник рассказов Носова — «Ступеньки». Сам Николай Николаевич говорил, что начал писать для детей совершенно случайно — сперва просто рассказывал сказки своему маленькому сынишке и его друзьям. «Постепенно я понял, что сочинять для детей — наилучшая работа, она требует очень много знаний, и не только литературных…» Николай Николаевич интересовался психологией детей, считал, что «к детям нужно относиться с самым большим и очень тёплым уважением», наверное, поэтому его книги находили и находят такой большой отклик у детской аудитории. В 1947 году вышел сборник рассказов — «Весёлые рассказы». Широкую популярность завоевали и его повести для подростков «Весёлая семейка» (1949), «Дневник Коли Синицына» (1950), «Витя Малеев в школе и дома» (1951). В 1952 году Николай Носов получил Сталинскую премию третьей степени за написание повести «Витя Малеев в школе и дома». В 1954 году по этой повести был снят детский художественный фильм «Два друга». В 1953 году был опубликован сборник рассказов «На горке», в 1956 году — «Прятки», в 1958 году — «Весёлые рассказы и повести». Короткие, порой отчётливо сконструи¬рованные, всегда весьма детальные, эти ис¬тории призваны воспитывать в детях честность, чувство товарищества, отзывчивость, любовь к труду и т. д.; в них осуждаются такие постыдные качества, как зависть, тще¬славие, грубость Монета Банка России — Серия: «Выдающиеся личности России», 100-летие со дня рождения детского писателя Николая Николаевича Носова, серебро, 2 рубля, реверс. Наиболее известны и любимы читателями сказочные произведения Николая Носова о Незнайке. Первое из них — сказка «Винтик, Шпунтик и пылесос». Потом была написана знаменитая трилогия, «Приключения Незнайки и его друзей» (1953—1954), «Незнайка в Солнечном городе» (1958) и «Незнайка на Луне» (1964—1965). Роман-сказку с элементами научной фантастики и политической сатиры и антиутопии «Незнайка на Луне» экономисты называют самым толковым и доступным учебником политэкономии. Из него можно отлично усвоить, что такое реклама, акционерное общество, лопнувший банк, продажная пресса, забастовка, безработица, биржа, что такое рыночные отношения. Одним из первых иллюстраторов «Незнайки» был А. М. Лаптев (1905—1965) — художник, который подарил литературному герою хорошо знакомый всем образ. Не менее известным иллюстратором Носова был Г. О. Вальк. Также книги Носова иллюстрировали художники: И. Семёнов, Д. Бисти, Е. Афанасьева, А. Каневский, В. Горяев, Г. Огородников и другие[6]. Николай Николаевич Носов писал не только для детей. В 1969 году выходит сборник сатирических рассказов «Иронические юморески», которые затрагивали вопросы современной литературы («О литмастерстве», «Поговорим о поэзии», «Трактат о комедии»), русский алфавит («А, Б, В…»), отношения учителя и ученика («Второй раз в первый класс»), социальные темы — мещанство («Ещё об одном, всем надоевшем вопросе»), взаимоотношение родителей и их детей («Нужно ли называть родителей предками и конями и о других подобных вопросах»), вредные привычки («Об употреблении спиртных напитков»), и т. д.[8] Автобиографическое произведение писателя — «Повесть о моём друге Игоре» (1971—1972), написанная в форме дневниковых записей из жизни дедушки и внука (1-я ч. — «Между годом и двумя», 2-я ч. — «От двух до двух с половиной лет») и художественно-мемуарная повесть «Тайна на дне колодца» (1977, вышедшая уже после смерти писателя; два её первоначальных варианта — «Повесть о детстве» и «Всё впереди», обе 1976). Николай Носов умер в Москве 26 июля 1976 года. Похоронен на Кунцевском кладбище в Москве. В 1997—1999 годах студией FAF Entertainment был создан мультфильм «Незнайка на Луне» по одноимённой книге Н. Н. Носова. В 2008 году к 100-летию со дня рождения Н. Н. Носова Центральный Банк РФ выпустил серебряную монету Николай Носов был женат дважды. Его первая жена Елена умерла, когда их сыну Петру было 15 лет. От второй жены Татьяны детей не было. Николай Носов посвятил ей «Приключения Незнайки и его друзей». Сын писателя Петр Носов (1931—2002) стал фотожурналистом, классиком отечественной жанровой и репортажной фотографии. Около 30 лет он проработал в Фотохронике ТАСС, где возглавлял творческую секцию[11]. Внук — Игорь Петрович Носов (р. 1962) — фотограф, писатель, автор «Новых приключений Коротышек». Правнук — Иван Игоревич Носов. Умер 26 июля 1976 года в Москве. Скрыть

_________________
Я-Лена. Можно на ты.